Золотая свирель

Около полудня мы остановились в придорожном трактирчике пообедать, и тут началось. Слово за слово, разгорелся очередной спор, вследствие которого названный братец взгромоздился на вороного жеребца и взялся доказывать его хозяйке что ему, могучему Кукушонку, море по колено. Мы с Пеплом ушли в залу, потому как смотреть на этот цирк было жутковато. В середине дня народу в трактире оказалось немного, но зрители для нашей парочки нашлись — троица каких-то бездельников и местный вышибала, он же конюх. Они расселись на крыльце с пивом и колбасой, любуясь на бесплатное представление. Правда, воздерживаться от громких комментариев им ума хватило. Внутри, кроме нас с Пеплом, остались двое мужчин с мелкой крохой лет трех, их крытую повозку я видела во дворе. Мы сказали хозяйке, что подождем нашего сэна с оруженосцем, и она ушла на кухню.

Из кухни тянуло горячим сладким запахом, там варили варенье. У меня даже слюнки потекли — так вкусно пахло. Когда же Мораг с Ратером угомоняться? Есть хочу! И доходягу нашего кормить пора!

Эрайн выполнил мою просьбу лучше, чем я ожидала — Пепел, выспавшись, встал на ноги. Он был еще очень слаб, но, осмотрев его, я с удивлением обнаружила, что кошмарные отеки спали, твердые черные синяки почти рассосались, на ранах шелушится корка, и под всем этим вполне можно прощупать сросшиеся ребра. Пепел упоенно чесался, сковыривая струпья с ран, его приходилось шлепать по рукам как маленького.

— Хай, Гриф! Рыжий, не сутулься! Спину держи! Еще раз.

В животе у меня недвусмысленно забурчало. Скоро они там?

— Ба-ать, а ба-ать! Ося зюззит! Бать, ося! Боюсь!

Малышка за соседним столом испуганно заерзала.

— Кыш, кыш! — Бородатый громила помахал рукой над мисками. — Ешь скорей, и по мордахе не размазывай. А то все осы твои будут.

Второй, совсем еще молодой парень, только хмыкнул. Расколупал вареное яйцо и засунул его целиком в рот. Меня взяла беспричинная злость. Ни с того, ни с сего. Захотелось огреть парня чем-нибудь тяжелым по маковке.

Я раздраженно отвернулась. И заметила, что Пепел сидит с блаженно-сосредоточенным выражением на физиономии, запустив руку за пазуху аж по локоть.

— А ну прекрати чесаться! Скребешься как шелудивый!

Он поспешно выдернул руку и вытаращил на меня глаза:

— Что ты так кричишь, госпожа моя? Не пожар ведь.

— Извини.

Я смутилась. Что на меня нашло? Пусть себе скребется. У него там все зажило, чеши — не хочу.