Золотая туфелька

— Ты можешь мне оставить фото хоть денька на два?

Уинстон колебался.

— Ну же, свиненок. На день я реквизирую портрет. На нем не просто красавица с тайной искрой взгляда, заплетающая в сеть мужчин (у Черчилля проснулась икота — куак!), не просто Афродита (куак!) наших дней, но сама Судьба (куак!), — и я, мой Уинненок, должна в ночном гаданье (куак! куак!) при свече понять, нет ли тут бездонного колодца для тех, кто не боится с ней хотя бы и заговорить...

Купился Черчилль, господа, как мальчик.

Запершись в отеле, наедине с портретом, голая (помчалась в душ — ярость притушить — не помогло) Шанель — мяла, кидала, топтала, грызла Шан-Гирей. Тушь уплыла от слез, а декольте шкварчало (на нервной почве). Веки висли, как белье на гнилой веревке. Пудра облетела, и щетка темного пушка над губой вылезла по-тараканьи.

Как не уволокли в психушку? Карл Лагерфельд (наследник госпожи Коко) вспоминает, что только впрыскивание в ягодичку спасло. Какое средство? Хе-хе (улыбочка Лагерфельда). Рецепт не афишируем. Впрочем, себе он тоже впрыснул порций шесть. А результат? Да поглядите его фото. Поглядели? Хм... Ну и? бывает, да?

16.

Уверен, если бы Лёля встретилась с зареванной Шанель, то замирилась бы. Ну не полосовать же маникюром морды? Все биографы Шанель восстанут: Коко ни разу соперниц не прощала. Тем более к вашей Лёле снисходить смешно! За Коко Шанель — империя женских штучек, а у Лёли? — дюжина побасенок — се ту* ... Так высказывался Лагерфельд в последних интервью. Но (на папарацци только не бранитесь) есть фотография Лагерфельда с глупенько открытым ртом — он разглядывает снимок Лёли в гамаке в Сокольниках. И подпись — «Давно ли женский пол вас изумлял, маэстро?». Приятные, надо полагать, ощущения скушал Лагерфельд, когда «Шпигель» вынес на обложку (майский номер 1995 года) коллаж: лицо Шанель с туловищем мокрой курицы, Черчилль-хряк и Лёля, вырастающая из Венеры Милосской. «Кому сдался с потрохами непобедимый Черчилль?» — вот статья. После протестов Лагерфельда шлепнули еще коллаж: Лёля в виде Свободы, а Шанель — Полицейский, у которого поводок с Лагерфельдом-павианчиком (между прочим, сходство до неприличия — проверьте). Даже тогдашний английский премьер Джонни Мейджор подал голос, особенно он возмутился фото, где на голом Черчилле верхом — в узорчатой одежде рыжих прядей божественная Лёля Шан-Гирей! «Скачки в Ливадии» — вот журналистский матерьяльчик.

Стив Житомирски вернулся к теме, выстрелив серией эссе о женщинах — охотницах за головами знаменитых. Там, разумеется, классический американский список: конфетка Мэрилин Монро и Кеннеди (оба братца), «курносая Мадонна» Холливуда Грейс Келли и Ренье III — князь Монако, затем Джулия Фуллз — красавица с раздоенным бюстом — и диктатор Сантагос, при ней ставший тихим как овечка, пятнадцатилетка Лита Грей и Чарли Чаплин, далее к американочкам сервированы в добавку дивы прочих наций — смешливая Клара Петаччи и Муссолини, Марта Клюге с мерцающими зелеными глазами и Карл Лилиенбаум — нобелевский лауреат, сохранивший девственность, как он признался, до пятидесяти трех лет, т.е. до встречи с Мартой на лужайке перед своей лабораторией (на следующей день после объявления Нобелевского комитета), волшебница с Таити Миги Тотогама и Гоген, Катя Прингсгейм с зовом в очах и Томас Манн, плюс для читательниц с моралью — жена Де Голля — Ивонна Вандру...

Но не забудьте про десерт — боярышень русских! Гала (вообще-то Леночка Дьяконова) и Сальвадор Дали, а рядом ею брошенный Поль Элюар, со сладким ядом Лиля Брик и Маяковский, с ними в рифму — морозные лучики у глаз — Ольга Ивинская и Пастернак, страсть Ленина — Инессочка Арманд (на вид — холодная, а там — ну извините), тенями — жены Сталина, отдельно — одиссея по мужчинам его Светланы, вулкана из любви, но бомбой посреди десерта грохнуло и на Британских островах эхом отозвалось эссе о тайной владычице сердца сэра Черчилля — Хелен Шан-Гирей, Лиолечки, как называл ее он в дневниках секретных. И добавлял, что ветер Чингисхана, ее прапрапрапрадеда, — он видит в красных змеях-волосах...

Вы скажете, — язвит Житомирски, — что охота на Уинни была безрезультатна? Да хотя бы бриллиант «Куллинан» (преподнесенный в ялтинском дворце трясущимися пухлыми руками нашей героине) — не доказательство? На экскурсии по Тауэру премьер-министр, симулируя одышку, склонился над бронированным стеклом, — а после, уж простите, камушек исчез. Когда пропажу обнаружили, свалили на немецких парашютистов.

И не узнали бы, но в Москве в мае 1946-го, на годовщину Победы, Лёля была в Английском посольстве на Софийке. Смеялись, танцевали, шампанское лилось... И на челе у переводчицы сиял брильянт — «Сон Африки» (он же «Куллинан»). Все хором поперхнулись, когда порхнуло — «Куллинан». Ведь «Куллинаны» — принадлежность династии Британской. Корона, яблоко державы, скипетр, цепь на ляжку. Его что, выковырили агенты Коминтерна? Свели в шутку. Но целый вечер желали притиснуться поближе к Лёле: глазами жрали «чудо-двойника».