Золотарь, или Просите, и дано будет…

– Боже мой! Волосистая лихорадка Зоммера!

Истеричный вопль ударил в спину.

– Стопроцентный летальный исход! В карантин, немедленно! Вы обречены! Но я не дам вам заразить других!

Сердце ёкнуло. Что за чушь?! Золотарь обернулся, но горлопан был начеку – и снова юркнул ему за спину.

– Не оборачивайтесь! Не прикасайтесь ко мне! Даже не смотрите на меня!

Второй поворот, и Золотарь обнаружил перед собой Кота.

– Купился! – заржал адвокат. – Эй, народ! Где аплодисменты?

Народ жидко захлопал.

– Идиот, – резюмировал Золотарь. – Клинический.

Друг детства шутовски раскланялся.

– Что ты здесь делаешь?

– Стреляли… В смысле, послали. Я шефу – какой медосмотр, в натуре?! Рабочий день йок, время пиво пить! А он меня по адресу. И сюда, и вообще. Я и пошел. А чё делать? Не, ну пивка мы, ясен пень, накатили по дороге…

Судя по густому "выхлопу", накатил Кот от души.

– Что это еще за лихорадка Зоммера?

– Волосистая лихорадка Зоммера! – Кот воздел руки к потолку. – Типичный случай. Дамы! Барышни! Леди! Одолжите зеркало преуспевающему юристу!

– С радостью!

Натэлла – ясен пень, как сказал бы адвокат – успела первой.

– Яков Моисеевич Зоммер, – нудным тоном лектора затянул Кот, – заслуженный юрист Украины и мой непосредственный начальник, лыс как колено. Но для лихорадки, возникающей при общении с ним, характерны вот такие симптомы!

Он сунул зеркальце Золотарю под нос.

Из зеркала глядел панк. "Ирокез"? – нет, "дикобраз"! Волосы после феиного геля стояли дыбом, гребнем, девятым валом. Как и не мылся… Зеркала в ванной не было. Зато фен нашелся.

– Блин…

Глядя на сконфуженного Золотаря, басом захохотала Натэлла. А парни – лохматый и меломан с наушниками – заржали молодыми жеребятами. Кот от души наслаждался произведенным эффектом.

– Таких в наше время стригли, – хрипло буркнул ветеран. – На улице поймают – и ножницами! Или руки за спину, и в парикмахерскую. Машинкой – под ноль!

– Кто в первый кабинет?

– Я! Я в первый! – встрепенулся Кот.

И нырнул в открывшуюся дверь.

Вот так всегда, с обидой подумал Золотарь. Нашкодит и удерет.

– А по твоему делу в Новосибе работают! Я не забыл! – румяная физиономия адвоката высунулась наружу. – Старик, все будет тип-топ! У нас как в аптеке! Пацан сказал – пацан сделал!

Все. Сгинул.

– Стригли? Это ж беспредел, – лохматый волком уставился на деда. – За такое западло в репу дают…

– Беспреде-е-ел! – передразнил его ветеран. – Западло! Нахватались словечек у зеков! Из жизни зону сделали! В мое время порядок был. Это сейчас – беспредел.

– Порядок? Вертухаил, дед? Признавайся!

– Закрой пасть, сопляк!

– На вышке, да? Политических расстреливал?

– Я на танке воевал! Из плена бежал!.. партизанил!

– На Таньке ты воевал, – буркнул меломан. – Без штанов.

– Молчи! Гаденыш…

– Бежал он. Он от Гитлера ушел, и от Сталина ушел… Колобок.

– Ты! – ветеран захлебнулся. – Ты… сволота…

Дед встал. Он вставал долго – кряхтя, боясь потревожить колени, с трудом разгибая спину. В этом не было ничего смешного. Старик, инвалид, одной ногой в гробу, он вставал – страшно. Золотарю даже почудилось, что ветеран с успехом добрался до парня, взял за грудки – и об стену, молча, с размаху…

Знакомой вони не чувствовалось. То ли дед при всем его праведном гневе не был агрессивен, то ли это была какая-то другая, стерильная агрессия. Без запаха. Не один Золотарь уловил странность. Между ветераном и парнем, который тоже вскочил со стула, изобразив какое-то подобие боксерской стойки, образовалась Натэлла. Грандиозная, безмятежная, она повела крутым бедром, и парень вернулся на прежнее место.

С треском.

– Ой! – бегемоточка развела руками. – Я такая неуклюжая…

Левая ручка Натэллы мелькнула в опасной близости от лица меломана. Тот побледнел. Пожалуй, он с большим удовольствием попал бы под грузовик.

– На вашем месте я бы извинилась, молодой человек.

– Это я? Это мне извиняться?

– Вам, – грудь-балкон нависла над упрямцем. – Вежливость украшает.

– Ну, дед… Ты, значит…

Парень скис и завершил мысль:

– Не сердись. Я ж не со зла. Сократили меня. Вот.

– Спасибо, дочка, – вдруг сказал ветеран. Усы его поникли, задор исчез. – Помру я скоро. А все воюю. Не навоевался, дурень. Спасибо тебе.

И левый ус не выдержал – завился винтом:

– Видная ты баба. Золото. Эх, где мои годочки!..

5

– В детстве писались?

– Да.

– До какого возраста?

– Не помню.

– Вспомните. Постарайтесь.

– А до какого возраста дети писаются?

– Это я у вас спрашиваю!

– Пишите, до трех лет.

Психиатр был похож на Фрейда. У нас в доме напротив, одинокая дама держит американского бульдога. Кличка – Фрейд. Характер – нордический. В смысле, невменяемый. Бочка на кривых ножках. Одна, но пламенная страсть – вцепиться в глотку. Хоть бы чью. Особая ненависть – к рослым, длинноногим кобелям.

Не один доберман пострадал за свой экстерьер.

– Мысли о суициде посещали?

– Нет.

– Уверены?

– Да.

Могучий торс. Лапы карлика-геркулеса. Плечи Атланта. Сизая щетина на брылях. Надбровные дуги неандертальца. Тени великих за спиной. Юнг, Ломброзо, папаша Зигмунд. Кто там еще? Карнеги?

Остап Бендер?

– Депрессивные расстройства?

– Нет.

– Отвечайте громче.

– Нет!

– Неврозы? Психозы?