Ни развернутое строительство, ни широкие сезонные добычные работы не вмещали пришельцев с юга. Золотоискатели-профессионалы уходили хищничать в тайгу, а новички хватали всякую работу. У Мишки на стройке ворошилась муравьиная куча. Нардом вырос и накрылся крышей, точно надел картуз. Уже настилались полы из лафетника. Под навесами свистели фуганки; длинные шелковые стружки обвивали руки столяров, как браслеты. Василий Тимофеевич не успевал распоряжаться десятками плотников и столяров. Землекопы расстилали землю вокруг нардома, равняли площадку, вели сточные канавы, каменщики обкладывали фундамент, печники последний раз просматривали затирку и уже разводили драгоценный мел для побелки печных зеркал. С фасада мастера набивали затейливые кружевные карнизы и наличники, украшали здание. Внутри в пустоте бухали молотки. По будущей сцене ходили плотники в фартуках, словно артисты, хорошо знающие свои выходы, мастерили полы, влаживали люки, городили закулисные каморки и спускали лесенки. Чувствовался близкий конец.
И точно для украшения этого первого на Алдане просторного, высокого и стройного здания с каждым днем все гуще разливалась зелень на огородиках возле бараков. Китайская капуста пышными ковриками разбросалась у подножья хребтов. Каждый клок земли, защищенный от ядовитых утренников, засеян и засажен полезными растениями. Предприимчивый амурец, пришедший на Алдан с мешочками семян, обложился парниками еще с весны и теперь по утрам, словно волшебник, сверкал молниями солнечного света, отраженного от стекол самодельных рам. От его землянки несли в сумочках и за зеленые хвосты редис и лук. Десятирублевые, огурцы, как драгоценность и признак богатства, появлялись за столами в бараках. Франты и франтихи шиковали на улицах с густо-красными пионами, летней астрой и виолой в петлицах и на груди.
И вот наконец однажды утром появились в поселке на стенах бараков, учреждений объявления. С больших разукрашенных акварелью листов слоновой бумаги издали бросались в глаза нарисованные с тенями буквы и притягивали прочесть:
За несколько дней по поселку распределялись между старателями и служащими пригласительные билеты на спектакль. Торжественная официальная часть и митинг должны состояться на открытом воздухе на площадке. По верхней дороге спешно подвозили песок — белый, желтый и коричневый, еловые и пихтовые ветви.
В день открытия разрез опустел с полдня. В шесть часов, когда солнце перестало жечь плечи, заиграл наверху полный дивизионный оркестр. Веселые, подмывающие идти легким шагом звуки подняли весь поселок и вытолкали на улицу. Издали окруженное толпами здание нардома, нисколько еще не потемневшее, казалось ярко-белым. Под ногами хрустел песок. Хитроумный алданзолотовский архитектор понарисовал желтым, белым и коричневым песком на краях широких троп замысловатые орнаменты, — на них жаль было ступить ногой. Все было неузнаваемо. Зеленые арки с маленькими, похожими в темной хвое на горящие красные лампочки флажками, как венки, украсили вчера еще пустую площадку. Особенно привлекало внимание само здание, тоже убранное зеленью и флажками. Два ряда окон распахнулись для того, чтобы встретить гостей. Приискатели с удивлением разглядывали высокое крыльцо с навесом и подпорами, резьбу и всю махину, поднявшуюся на глазах в несколько зимних месяцев. Будто в первый раз увидели. Золотники, посеянные старателями, оказывается, дали всходы. Высказывались и похвалы и серьезные замечания строителям. Любопытство толкало внутрь не совсем еще законченного здания без труб, без водосточных желобов, с недоведенным фундаментом из красного настоящего кирпича, с белыми линейками известковой связки. Набивались в проходы, в пустые пока библиотеку, читальный зал, боковые комнаты. Под сапогами шелестели стружки, метались обрезки досок. Пахло сосной, веяло ароматом бора. Говор толпы походил на гуденье роя, подсаженного в новый, из-под рубаночка, улей…
Оркестр вдруг умолк. Только слышался гул голосов и шорох ног по песку. Оттуда, где сверкали над морем голов медные инструменты, послышалось рукоплескание, и снова грянул оркестр. Вновь наступила тишина, и опять раздались рукоплескания. Оркестр заиграл марш. Митинг был коротким, веселым. Вечерело. Солнце плыло над самыми вершинами сопок и бросало оранжевые лучи в долину, зажигая стекла в больших рамах. Толпа хлынула в двери здания. В зрительный зал пропускали по пригласительным билетам. Все шло сносно: кто не имел билета, хотя и ворчал, а все же стеснялся лезть напролом, но когда зазвенел первый колокольчик, толпа забурлила и притиснулась к дверям вплотную. Контролеры пытались протягивать руки, кричать: «Товарищи, ваш билет, товарищи, не напирайте!», но бессильно умолкли и лишь заботились об одном — чтобы самим удержаться у дверей.