Читаем Золото полностью

В первое мгновение они подумали, что подошла стюардесса, готовая предложить кофе или чай, и повернули головы с вежливыми улыбками. Но это была Зоя. Джек явно смутился, а Кейт растерялась.

– Простите, – пробормотала Зоя и торопливо вернулась на свое место.

В Хитроу ее поджидали фотографы. Она миновала зону таможенного досмотра в галактике фотовспышек. Похоже, кто-то получил взятку. Кто-то из германской клиники проболтался. Репортер самой крупной британской воскресной газеты прокричал из толпы:

– Зоя! Зоя! Вы сохраните ребенка или поедете на Олимпиаду?

Вопрос прозвучал публично, и теперь выбор был не за ней. Сотни ярких огней высветили ответ на ее белом, застывшем лице.

Восточный Манчестер, Клейтон, Баррингтон-стрит, 203, кухня

После ужина, когда Софи легла спать, Кейт сложила тарелки и чашки в раковину и залила водой. На подоконнике над раковиной стоял стакан из нержавейки, а в нем – щетки для мытья посуды. Рядом расположился серебряный призовой кубок, в который Джек по утрам укладывал шестнадцать капсул – лекарства Софи. Сейчас кубок был пуст.

– Это всего-навсего Олимпиада, – сказала Кейт. – Я могла бы ее запросто пропустить. Больше бы времени уделила Софи.

В глазах Джека полыхнул плохо скрываемый страх.

– Даже не говори об этом. Ты сразишься с Зоей за место в команде, ты победишь и поедешь в Лондон. Сегодня вы пришли к финишу нос к носу.

Кейт стояла и смотрела в окно.

– Я боюсь с ней сражаться. Она становится все более нестабильной. Кажется, она проигрывает.

– Ты не о ней думай. Подумай лучше о том, что будет с Софи, если ты откажешься от борьбы. И каково будет тебе.

– А ты? Каково будет тебе?

– Если ты откажешься?

Нелегко было ответить на этот вопрос.

– Тогда я откажусь тоже, – нахмурившись, сказал Джек. Кейт кивнула. Она поверила словам Джека, но не верила, что он действительно так поступит.

Она включила холодную воду и стала отмывать форму для запеканки. Может быть, к тридцати двум годам все так и должно быть? Жизнь должна складываться не из побед и поражений на треке, а из элементарного быта: брошенных в корзину для грязного белья тренировочных костюмов, трех простых белых тарелок с остатками макаронной запеканки, отмокающих в раковине, где гель растворяет упрямый жир.

– Мне нужно немного подумать, – решила Кейт.

– О господи, – простонал Джек, обхватив руками голову. – О чем тут думать?

И он был прав. Кейт сама страшилась собственных слов. На стене с пробковыми панелями, напротив окна, висели рисунки Софи – от самых ранних до теперешних. Улыбающиеся солнышки и космические корабли. Рядом – отпечатки ступней, вымазанных желтой гуашью и похожих на лепестки подсолнуха. Кейт вспомнила, как придерживала худенькую лодыжку Софи, когда она топала по бумаге. Другой рукой прижимала дочку к себе: Софи еще не умела ходить. Крепкий стебель и широкие листья подсолнуха Кейт нарисовала сама зеленым восковым мелком – Джек тогда как раз летел в Афины.

– Ты только представь себе, – продолжал Джек, – чем ты будешь заниматься, если откажешься?

Кейт махнула рукой и поморщилась от боли: натянулась кожа в месте татуировки.

– Есть ведь другие способы заработать на жизнь, – защищалась она. – Если только нам не врут, существует много всякой работы и много разных профессий на белом свете.

Джек провел кончиками пальцев по щеке Кейт.

– Не существует – после того, как услышишь рев толпы на трибунах.

Кейт мягко отвела его руку в сторону. Ее, если честно, гомон толпы зачастую пугал. Конечно, от него вспыхивал адреналин, но в самой сердцевине этого гвалта таилось безмолвие. У толпы был тридцатиминутный перерыв на ланч. Толпа курила возле офиса под дождем и бросала окурки в урну, висевшую на стене, как велели разосланные по электронной почте инструкции. Толпой был бы Джек, если бы его отец не вытолкнул сына из уютной ниши. Толпой была бы она, если бы отец не отвел ее на велосипедные гонки в шестилетнем возрасте. Сквозь тонкую разделительную перегородку рев толпы легко преодолевал пространство и преследовал Кейт.

Она поежилась. За окном темно, в раковине посуда, в корзине – грязные вещи. В оранжевом сиянии фонарей отчетливо видны очертания крыш. Из окон соседнего дома льется теплый надежный свет, к нему примешивается голубоватое мерцание телевизора. Пузырьки геля в раковине становились все мельче.

Том всегда предупреждал: «В один прекрасный день – раньше, чем вы думаете, – ваша спортивная жизнь закончится».

В раковине неслышно лопались мыльные пузыри.

– Хоть раз подумай о том, что лучше для тебя. – Отчаяние звучало в голосе Джека. – Ты уже больше никому ничего не должна.

Кейт посмотрела на мужа.

– Уж лучше заботиться о Софи, чем сражаться с Зоей.

– Вопрос так не стоит – «или-или», – парировал Джек. – Может, все дело в твоей уверенности? Я знаю, ты можешь победить Зою. Тебя останавливает только одно: страх проигрыша.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее