Золото Арктики [litres]

Воздух хижины наполнился сизым дымом и гарью. Суздалев, не выдержав напряжения и заметив резкое движение Мосальского, расценил это как сигнал к нападению. Реакция сработала мгновенно, и пальцы мягко нажали на курок. Поручик замер на месте, озираясь диковато по сторонам, видимо до конца не осознавая, что случилось. Правая рука в причудливом треморе зависла на секунду, рот судорожно открывался, хватая воздух, из небольшой дырочки в груди пульсирующей струйкой вырывалась алая кровь. Тело поручика сразу обмякло и тяжелым мешком сползло на пол, объятое предсмертными конвульсиями. Поляки как один посмотрели на мертвого товарища. Замойский громко зашептал молитву. Билому показалось, что глаза у ротмистра стали влажными: «Эх, чересчур добрый для вояки».

Суздалев отбросил в сторону использованный штуцер. Это был подаренный старостой поморов Миколе. Теперь граф мог обеими руками держать второй штуцер, свой, отцовский, инкрустированный серебром, на который с завистью таращились у корабля поляки.

– А ну-ка, пшеки, к стенке отошли! – крикнул граф. В азарте первого выстрела он не заметил, как поручик Пац сделал пару шагов в сторону и, молниеносно подпрыгнув, повис на его руке. Завязалась борьба. Денгоф, рассчитывая на замешательство Билого, сделал выпад вперед в надежде зацепить казака своим ножом, похожим на бейбут. Микола краем глаза заметил движение поляка и едва успел отскочить в сторону, как длинное лезвие, сверкнув сталью, разрезало воздух перед ним. Не раздумывая и пользуясь тем, что Денгоф в данный момент некрепко стоял на ногах, Билый с зажатой в кулаке рукояткой своего ножа нанес увесистый удар в лоб противника. Тот вскрикнул и отлетел к ногам капитана Малиновского, с трудом поднялся сначала на четвереньки, затем, пошатываясь, встал на ноги. В голове шумело от удара, но присутствие рядом непосредственного командира заставило сделать над собой усилие.

– Do przodu![6] – скомандовал Малиновский, подталкивая Денгофа рукой. – Огинский, Пац, Замойский, zaatakować te rosyjskie szczury![7]

Малиновский намеренно перешел на польский, чтобы не дать возможности Суздалеву с Билым понять суть сказанного. Пац, несмотря на свой невысокий рост, имел крепкую фигуру. Его цепкие руки крепко держали приклад штуцера Суздалева. Граф отчаянно пытался освободиться от назойливого поляка, но тщетно. Борьба соперников превратилась в перетягивание друг от друга штуцера. Суздалев нисколько не хотел уступать, держа руками приклад. Оклемавшись от тяжелого удара, поручик Денгоф, подначиваемый капитаном Малиновским, вновь предпринял попытку поразить ненавистного казака. В это время прогремел второй выстрел. Громкий стон донесся до слуха противников. Сизый дым постепенно рассеялся, открывая неприглядную картину. На столе, сбитом на скорую руку из досок, где еще несколько минут назад поручик Пац нарезал строганину, лежал ротмистр Замойский. Слабый стон слетал с его уст. Он тяжело и редко дышал. Суздалев, бросая штуцер, подбежал к ротмистру и склонился над телом.

– Замойский! Да как же так?! Нелепая, роковая случайность! – взволнованно крикнул граф. – Очнитесь!

В борьбе с Пацом он случайно нажал на курок, что и решило судьбу добряка Замойского. Ротмистр не отвечал, из груди ручейком сочилась кровь. Глухой хрип и, поляк, испустив дух, замер навсегда. Пользуясь душевным состоянием Суздалева, стоявший рядом со столом молодой поручик Огинский выбросил правую руку с зажатой в ней рукоятью ножа, лезвие как масло вошло в спину графа. Тот выгнулся, закинув руку назад, стараясь схватиться за нож Огинского. Но все его попытки не увенчались успехом. Он пошатнулся, в глазах поплыли темные круги. Последнее, что видел Суздалев, – подбегающего к нему Билого.

– Ваня! – в сердцах крикнул Микола, подхватив односума, когда его тело бесчувственно опустилось на пол. – Открой глаза! Слышишь!

Тут Билый почувствовал сильный удар сзади по голове, в глазах потемнело, и сознание отключилось от реальности.

– Вот и все, панове, – довольно заключил поручик Пац, держа в руках штуцер Суздалева и намереваясь сделать второй удар прикладом.

– Достаточно! – распорядился капитан Малиновский. – Сами окоченеют. Холод сделает свое дело за нас. Так и на нас крови не будет.

– Как скажете, господин капитан, – насмешливо сказал Пац. Пальцы его любовно погладили орнамент графского штуцера. – Но я бы добил. Нельзя оставлять русских в тылу! Предлагаю запалить!

– Угомонитесь, поручик! На обратном пути, когда будем возвращаться с полковником Янковским, нам может понадобиться эта изба. В ней найдем четыре околевших трупа. Уцелевшие под любой присягой подтвердят, что русские напали на достойных шляхтичей и в схватке нашли свою смерть.

– А штуцера?

– Разбить и оставить здесь!

– Свой не отдам! – возмутился Пац, покрепче вцепившись в графское оружие.

– Plebejusze bez korzeni![8] – пренебрежительно простонал Малиновский. – Ну, разбейте один.

Он подошел к бесчувственному телу казака и ткнул его ногой.

– Ммм, – раздался слабый стон.