Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Руководство Торгсина объясняло неудовлетворительные результаты скупки 1933 года низкой ценой на серебро и просило о ее повышении, но правительство назначило новую цену лишь в декабре 1934 года. Сдача серебра в Торгсине в 1934 году, в связи с улучшением продовольственной ситуации в стране и его низкой скупочной ценой, продолжала падать: за I квартал Торгсин «заготовил» серебра на 4,2 млн рублей, за II квартал – 3,7 млн рублей, за III квартал – 2,4 млн рублей, а всего за 1934 год, по данным Госбанка, – на 12,9 млн рублей (табл. 15), или более 900 тонн серебра 84-й пробы (около 780 тонн чистого серебра)[496]. В 1934 году Торгсин не выполнил план. Однако неоплаченный населению «припек», который получило государство от продажи этого серебра на мировом рынке, компенсировал недобор: по далеко не полным данным, он составил 5,3 млн рублей[497].

План скупки серебра на 1935 год выглядел ничтожным – 7,5 млн рублей, или, исходя из новой скупочной цены в 20 рублей за килограмм чистоты, порядка 375 тонн[498]. Торгсин провалил и этот план[499]. В 1935 году он купил у населения серебра только на 4,5 млн рублей (порядка 225 тонн чистоты). В конце 1935 года, в связи со свертыванием его деятельности, серебряная скупка Торгсина закрылась.

Структура серебряных поступлений свидетельствует о том, что люди несли в основном бытовое серебро – предметы домашнего обихода и украшения. Запасы бытового серебра превышали накопления царского серебряного чекана, а голод заставлял расставаться с семейными ценностями. В целом в 1933 году монеты составляли только около 3 млн рублей в серебре Торгсина, в то время как бытовое серебро – порядка 20 млн рублей[500]. В 1934 году Торгсин скупил серебряных монет на около 800 тыс. рублей, а бытового серебра более чем на 12 млн рублей[501]. В подавляющем большинстве случаев, по свидетельству последнего председателя Торгсина Левенсона, люди сдавали серебро на мелкие суммы до 1 рубля и сразу же покупали продукты[502].

За все время серебряной скупки Торгсин «заготовил» серебра (не считая «припека») на сумму более 40 млн рублей, или около 3 тыс. тонн (84-я проба). Правительство надеялось на большее, но просчиталось по причине запоздалого начала скупки и низких скупочных цен. Серебро сыграло значительно меньшую роль в истории Торгсина, советской индустриализации и повседневной жизни людей, чем золото. В то время как скупка золота обеспечила (по стоимости) в 1932–1933 годах более половины, а в 1934–1935 годах более трети поступлений ценностей в Торгсин, серебро в лучшие годы скупки (1933–1934) покрыло только их пятую часть, в 1935 году – менее 10 %, а в общем итоге – 14 %. Из-за относительной незначительности серебро не было выделено почетной отдельной строкой в финальном отчете Торгсина, а дано в сумме с драгоценными камнями и платиной[503].

Глава 4

Бриллианты и платина

Бриллиантовая скупка в элитных городах. Розы, голландки, мелле, меланж и «разложистые». Оценщик за работой. Случай в Ташкенте. Воры в Гохране. Провал?


«Недавно нам был предложен шестикаратный бриллиант за 100 рублей, стоимость подобного бриллианта 2000–3000 руб. в довоенное время. Платина чистая… Мы вынуждены отказаться. Фактически гнать клиентов на черную биржу» – сообщали в августе 1933 года из Приморской конторы Торгсина[504]. Во время лютого голода 1932–1933 годов похожие письма приходили в Правление Торгсина из разных концов страны. Ценности сами текли государству в руки, но бюрократическая машина поворачивалась медленно. Вопрос о скупке Торгсином бриллиантов начал обсуждаться в Наркомате внешней торговли лишь в апреле 1933 года, но разрешение начать скупку пришло в августе, когда голод уже отступил[505]. К тому же правительство разрешило скупать бриллианты вначале только в трех городах – прежде всего в Москве, а за ней – в Ленинграде и Харькове. Первые результаты скупки обнадеживали, и в сентябре 1933 года Торгсин открыл Центральный приемочный пункт бриллиантов (позже преобразован в Центральную бриллиантовую базу)[506].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное