Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Руководство страны не смогло остановить народное предпринимательство и вынуждено было отступить. В конце 1933 года Госбанк смягчил ограничения по приему серебра в Торгсине. Секретный циркуляр требовал, чтобы оценщики беспрепятственно принимали серебряные слитки высокой пробы, если отсутствовали явные признаки переплавки советской серебряной монеты[461]. Циркуляр Госбанка был компромиссом в «серебряном противоборстве» государства и общества: правительство не хотело поощрять переплавку советских монет, поэтому циркуляр был секретным, но раз уж деньги переплавлены, было лучше принять слитки, чем дать им уйти на черный рынок. За нарушение циркуляра чересчур разборчивые директора магазинов и оценщики могли быть наказаны. То, что «порча» советских серебряных монет со временем не прекратилась, ясно из письма председателя Торгсина Сташевского, который весной 1934 года вновь поставил перед Наркомфином вопрос о мерах против скупки сфабрикованных слитков[462]. В начале 1935 года скупка в Торгсине слитков и грубых изделий из серебра без пробы была запрещена[463].

Серебро и золото в Торгсине, как правило, принимал один и тот же оценщик[464]. Инвентарь для приема серебра был увесистый и грубый – зубило, молоток, коммерческие весы на 8 кг, под столом – большой ящик, куда оценщик бросал скупленное. Ящик крепился к полу болтами и запирался на замок. Как и в случае с золотом, в обязанности оценщика входило установление пробы, запрещалось полагаться на ту, что имелась на изделиях[465]. В приемке серебра было больше простоты и меньше предосторожностей. Так, серебряную пыль, в отличие от золотой, оценщику не приходилось собирать. Торгсин принимал серебро по весу, и перед взвешиванием оценщик выламывал все несеребряные вставки.

Торгсин был своеобразным перевалочным пунктом, «лагерем для перемещенного антиквариата», где дешевый лом соседствовал с шедеврами. Руководство Торгсина пыталось бороться с варварскими методами приемки и сохранять художественные ценности от переплавки, правда не для российских музеев, а для продажи за валюту. В декабре 1932 года, в начале операций по скупке серебра, Наркомвнешторг разработал инструкцию, которая разъясняла приемщикам, как отличить высокохудожественные серебряные изделия[466]. Торгсин должен был выполнить роль антикварного фильтра: инструкция требовала сохранять в целости серебро XVIII века и старше, изящные серебряные изделия наиболее известных фирм XIX – начала XX века, а также серебро, принадлежавшее царственным российским особам, высокохудожественные серебряные предметы «русского, еврейского и кавказского национального искусства». Отобранные вещи следовало бережно упаковать отдельно от лома, положить в ящик записку с информацией о приемщике и стоимости вещей и отправить на Главный сборный пункт. Оттуда серебряный антиквариат шел на продажу в магазины Торгсина и за границу.

Оценщики Торгсина знали о необходимости сохранять антикварное серебро[467], за эту работу им обещали премию, но есть все основания полагать, что в серебряной скупке Торгсина погибло немало шедевров. Тонны серебряных изделий XIX – начала XX века были уничтожены, переплавлены в слитки. В феврале 1933 года Правление Торгсина ругало оценщиков за то, что они не выполняли инструкцию по приему антикварного серебра, сваливая его в одну кучу с простым[468]. Порой приемщику было безразлично, либо он, в силу своей неграмотности или низкой квалификации, не мог определить ценность предметов. Вот лишь один из примеров. Управляющий Таджикской конторы Торгсина писал в Москву: «При отгрузке сданного серебра в декабре были по неопытности оценщика-приемщика в общем мешке отгружены две вазы, совершенно одинаковые, прекрасной гравированной работы. Фигуры, имеющиеся на них, всевозможные звери и фигуры гладиаторов, вступающих, видимо, с ними в бой. Считаем эти вазы весьма ценными и, узнав о их приемке и сдаче лишь сегодня, сообщаем об этом для Вашего сведения для проверки получения»[469]. Неизвестно, были ли найдены эти вазы и сколько произведений искусства превратилось в руках приемщиков Торгсина в лом. Как и в случае с золотом, антикварное, историческое и художественное значение серебряных изделий не влияло на их скупочную цену в Торгсине – они принимались по цене серебряного лома. Вставки, украшавшие антикварные изделия, сдатчику не оплачивались.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное