Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Торгсин не имел права принимать советские серебряные монеты, однако люди нашли способ обойти запрет. В конце 1920-х годов в стране, по выражению председателя правления Госбанка Г. Л. Пятакова, случился «серебряный прорыв»: из-за частых и значительных денежных эмиссий, с помощью которых Политбюро пыталось покрыть дефицит госбюджета, бумажные деньги быстро обесценивались, и люди стремились держать сбережения в серебряных монетах[449]. Крестьяне на базаре и нэпманы на серебро продавали дешевле, чем на бумажные деньги. Госбанк выпускал серебряные монеты в обращение, откуда они мгновенно исчезали, оседая в кубышках у населения. Кассиры в магазинах и билетеры в общественном транспорте «зажимали» серебро, они не сдавали государству серебряные монеты из своей выручки. Огромные очереди собирались у касс размена денег в отделениях Госбанка, люди надеялись получить серебро. «Серебряный кризис» развивался с 1926 года и достиг своего апогея в 1929–1930 годах. В мае 1929 года Наркомфин докладывал в Политбюро, что советские серебряные рубли и полтинники почти исчезли из обращения[450].

Серебряной проблемой занимались самые высокие инстанции – комиссии Политбюро и СНК СССР. В ход пошли репрессии[451]. За укрывательство серебра можно было получить от 3 до 10 лет лагерей, а по показательным случаям – расстрел[452]. К концу сентября 1930 года для ликвидации «серебряного прорыва» ОГПУ провело около 490 тыс. обысков и 9,4 тыс. арестов, выслало в лагеря более 400 «спекулянтов и укрывателей серебра»[453]. В кампании участвовали даже школы: юные павлики морозовы разоблачали спекулянтов-родителей. Но остановить «серебряный прорыв» не удалось. Правительство приняло решение о замене серебряной монеты никелевой и медной. В 1931 году чеканка советской серебряной монеты прекратилась[454]. Но несмотря на репрессии, у населения остались значительные запасы советского серебра. Из общей стоимости 240 млн рублей[455] серебряных монет, выпущенных в обращение с начала реформы червонца, в результате репрессий к осени 1930 года было изъято только на 2,3 млн рублей[456]. По данным Госбанка, к лету 1934 года все еще числились неизъятыми из обращения 65 млн банковской (рубли и полтинники) и 165 млн мелкой разменной серебряной монеты советского чекана.

С началом серебряных операций в Торгсине припрятанное серебро неожиданно объявилось и стало возвращаться в Госбанк, но как! Поскольку Торгсин не принимал советские монеты, люди переплавляли их в слитки. Предприятие было очень выгодным: за слиток Торгсин давал цену, значительно превышавшую покупательную способность расплавленных серебряных монет. Судите сами, после переплавки 50 советских серебряных рублей получался слиток весом в 1 кг (в каждой монете было 20 г лигатурного веса). За него в Торгсине можно было получить до лета 1933 года 12,5 рублей, а с лета – 14 рублей. Официальный курс торгсиновского рубля равнялся 6,6 простого советского рубля, на черном же рынке он был значительно выше: во время голода 1933 года за торгсиновский рубль давали 60–70 простых советских рублей. Сданный в Торгсин слиток из 50 серебряных советских рублей даже по официальному обменному курсу торгсиновского и простого рубля повышал номинальную стоимость монет почти в 2 раза, а по курсу черного рынка мог принести более 800, а то и более 900 обычных советских рублей.

Конторы доносили в Москву, что серебряные слитки, которые люди приносили в Торгсин, имели явные признаки переплавки советских монет: серп и молот и надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». По сообщению астраханского торгсина, выплаты по таким слиткам достигали 500 рублей в день[457]. Астрахань была не единственным местом, где население отличалось вынужденной сообразительностью. Руководство страны стало бить тревогу и объявило войну народным умельцам. В апреле 1933 года Наркомфин и Госбанк выпустили секретный формуляр, который запретил Торгсину принимать слитки, имевшие признаки переплавки монет[458]. В ответ, как свидетельствует донесение, «деклассированный и преступный элемент умудрился улучшить свою работу», и явные признаки происхождения слитков исчезли, но переплавка не прекратилась. Наркомфин не сдавался и запретил Торгсину принимать серебряные слитки низкой пробы (советское разменное серебро было низкопробным)[459]. Умельцы ответили тем, что приспособились к фабрикации слитков более высокой пробы. Нашлись и другие способы. Пользуясь тем, что Торгсин принимал серебряные изделия любой пробы, ювелиры и самоучки стали сдавать не слитки, а простенькие ювелирные изделия, сделанные из переплавленных советских серебряных монет[460].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное