Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Свою версию событий дает племянник Сташевского Эмануил Марголис, которому в 1937 году было 29 лет. По его словам, Сташевский из Франции организовывал поставки оружия для испанских республиканцев. В Париже с ним были Регина и Лолотт, которые работали в советском павильоне на Всемирной выставке. Внезапно Сташевского вызвали в Москву. Зная об арестах, перед отъездом он просил Регину ни в коем случае не возвращаться в СССР. Однако, когда пришло письмо с просьбой приехать, которое, как считает Марголис, было написано не Сташевским, мать и дочь тут же вернулись в Москву. Регину сразу арестовали. После ареста родителей Лолотт нашли мертвой в ванной, она отравилась газом.

В рассказах Кривицкого, Краевской и Марголиса есть расхождения в возрасте Лолотт, в том, была она в то время с матерью в Париже или нет, был ли Сташевский отозван в Москву из Парижа или Барселоны, сам ли он писал письмо Регине с просьбой вернуться в Москву[431]. Однако все согласны в том, что Сташевский был отозван из-за границы и немедленно арестован по прибытии в Москву, а также, к сожалению, и в том, что записка Регине с вызовом в Москву была. Логично предположить, что Регина решила вернуться либо потому, что узнала почерк мужа, либо потому, что ее дочь Лолотт уже была в то время в Москве и находилась в опасности. Однако ни Сташевского, ни Лолотт возвращение Регины в Москву не спасло.

Регина Сташевская выжила. После лагерной ссылки в Потьме она вернулась в Москву. Кривицкому, который погиб в 1941 году в эмиграции в США, об этом узнать не удалось. Именно Регина Сташевская в 1956 году во время наступившей после ХХ съезда КПСС оттепели обратилась в Комитет партийного контроля с заявлением о реабилитации мужа. Материалы архива ФСБ и справка КПК о реабилитации Сташевского свидетельствуют об обстоятельствах его гибели. По приезде в Москву Сташевский 8 июня был арестован НКВД. Ему предъявили обвинение в том, что он являлся членом «Польской организации войсковой», которая в 1920–1930-х годах якобы вела диверсионно-шпионскую деятельность против СССР в интересах польской разведки. По этому сфабрикованному НКВД делу были арестованы многие польские политэмигранты и поляки в органах госбезопасности и армии, а также руководящие работники других национальностей, имевшие связи с Польшей[432]. В закрытом письме ГУГБ НКВД СССР «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной и террористической деятельности польской разведки в СССР» от 11 августа 1937 года, подписанном Ежовым, Сташевский, в частности, обвинялся в том, что использовал свое пребывание в Берлине в 1923 году для срыва Гамбургского восстания[433]. Материалы следственного дела, которые изучали в КПК в 1956 году, свидетельствовали, что Сташевский, очевидно под пытками, признал свою «вину». Военная коллегия Верховного суда СССР 21 августа 1937 года приговорила его к высшей мере наказания. В тот же день приговор был приведен в исполнение[434]. Сопоставление дат свидетельствует, что в момент расстрела и несколько месяцев после него Сташевский все еще числился членом партии. Комиссия партийного контроля исключила Сташевского из партии только 1 ноября 1937 года. Партийная бюрократия не поспевала за темпами расстрелов.

Кроме Артура Сташевского и его дочери Лолотт (1918–1937), во время сталинских репрессий из семьи Хиршфельдов погибли его сестра Анна (1887–1938), ее сын Казимир Добраницкий (1905–1937), муж сестры Эдды Ян Тененбаум (1881–1938) и муж сестры Лили Владислав Ледер (Файнштейн, 1880–1938). Несколько лет назад их потомки подали заявку на установление мемориальных табличек «Последний адрес» на домах, где жили репрессированные. К сожалению, договориться с жильцами дома 16/4 по улице Станкевича (Вознесенский пер.) в Москве, где жил Сташевский, не удалось.

По заключению Главной военной прокуратуры Военная коллегия Верховного суда СССР 17 марта 1956 года отменила приговор, вынесенный А. К. Сташевскому в 1937 году, и «дело о нем прекратила»[435]. Вслед за этим последовала посмертная партийная реабилитация[436].

Глава 3

Серебро

Серебро в ожидании скупки: недальновидность или расчет? «Серебряный прорыв»: власть и общество в противоборстве. Торгсин как «лагерь для перемещенного антиквариата». «Припек». Серебряный урожай. Разочарование


Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное