Золото Дункеля

– Гнида ты, а не страж! – Круглов помолчал и, давая понять, что разговор окончен, приказал: – Людей расставь! Чалый наверняка явится – всем начеку быть! Особенно со стороны Гнилухи, с севера… Иди! Небось и выстрелы слышали…

На крыльцо вновь выскочил Прокопенко:

– Взяли?

– Чего одно и то же долдонишь! – вдруг набросился на него Круглов. – Мохова нашли? Поднимай его!

Опешивший Прокопенко пролепетал:

– Так если б знал, кто из них кто! Оба – как мертвецы…

– Со шрамом на щеке он! Через три минуты чтоб языком шевелить мог – делай с ним что хочешь! Не ровен час – Чалый явится, не до Мохова будет, а нам про Дункеля да людей его знать надо! Бегом, матросы-папиросы!

Комвзвод мгновенно исчез за дверью. Калюжный при упоминании Дункеля в нерешительности замер.

– А ты что стоишь? Не слышал, что ли? – взревел Круглов. Замком, сорвавшись с места, растворился в темноте.

* * *

В избе кроме Прокопенко оставалось еще двое чекистов. Прошло немало времени, прежде чем они кое-как привели Мохова в подобие чувства. Разбитого, взъерошенного и мокрого от вылитого на него ведра воды, пленника усадили перед заставленным бутылками и остатками многодневного пиршества столом.

С виду это был здоровенный, лет сорока мужик с бычьей шеей, пузырившейся венами из-под серой расстегнутой настежь косоворотки … Качаясь из стороны в сторону, так что одному из чекистов приходилось держать его за ворот, он с трудом отрывал подбородок с груди, бессмысленно косил едва приоткрывавшийся при этом то один, то другой глаз и смотрел им туда, куда сваливалась тяжелая голова. Взлохмаченная, с проседью шевелюра его то и дело спадала вниз, хлеща сальными волосами дубленное ветрами красное лицо, правую сторону которого прорезал глубокий, на всю щеку шрам.

– Такие… кто?.. чего надо? – бормотал он. Круглов прошел за стол, гневно оглядел его и вдруг со злостью, одним движением смахнул ножнами шашки объедки. Посуда с грохотом повалилась на пол; свечки, почему-то расставленные на подоконниках, испуганно замигали. Мохов вздрогнул, поднял голову и открыл щелки глаз.

– Ты, что ли, Гришка? – Голова вновь упала на грудь. – Чего тебе?

– Убить тебя, сволочь, пришел! – спокойно и грозно объявил Круглов.

– Это… за что же? – пробурчал пленник.

– Где Дункель?

– Какой такой?..

Комэск медленно обошел стол, встал перед проводником и, проведя ручищей по грязным волосам, притянул голову к своему лицу.

– От тебя самого зависит твоя смердячая жизнь, гнида… Где Дункель, у которого ты за проводника был?

– М-м… не знаю, – промычал Мохов.

– В Глуховку ты его привел?

– Я.

– Зачем?

– Приказали…

– Кто?

– Гад колчаковский, из контрразведки ихней… Говорил, из-под земли достанет, по следу идти будет… Повесить грозился…

Круглов с презрением отбросил моховскую голову, и та, помотавшись, безвольно упала на грудь.

– Сволочь, с контрразведкой якшался! – Постояв, он сел на край стола.

– Зря ты со мною возишься, Гриша, – неожиданно проговорила голова. – За Чалым мы послали, тут уже должен быть…

Комэск и комвзвод переглянулись и, не сговариваясь, посмотрели в окно – уже светало.

– Для чего послали? – повернувшись, спросил Прокопенко.

– Кто это, Гриша? – исподлобья глянув на него одним глазом, спросил пленник.

– Чекист это, Мохов, чекист… Так для чего за Чалым посылали?

– Для чего? – Мохов откинул голову. – Так ведь Дункеля он на заимке своей ждал… а офицер ушел… Сказал, что вернется, но ушел… Чалый просто так не отпустит – сам придет…

– Куда ушел, зачем?

Мохов засмеялся, но захлебнулся и, прокашлявшись, уставился на комэска:

– Зачем ушел? Понятное дело – добро прятать! Залез ночью на самую вершину Собачью, а как слез – говорит: меч на поясе подсказал, идти надо. Ха-ха… – вновь залился смехом и захлебнулся он. – Думал, с ума штабс-капитан выжил… Всю ночь пили… А утром просыпаюсь – голова болит, а их уж и след простыл… Так-то вот… – Мохов перестал смеяться и зло посмотрел на Круглова. – Но куда ушли? А? Эх ты, Григорий Круглов! И ты туда же! Золотишка захотелось? Так я не знаю куда! Это вы с Чалым разбирайтесь!

Круглов замотал головой: в пьяной ахинее, которую нес проводник, он почувствовал что-то важное…

– Погоди, матросы-папиросы… Ну-ка, бандит чаловский, давай-ка по порядку!

– По какому такому?

– А начни с того, как ты лошадей Дункелю привел на Гнилуху…

Мохов прекратил мотать головой, внимательно, казалось здраво, посмотрел на Круглова. В это время позади него, за стенкой, послышался звук открывающихся и захлопывающихся дверей: кто-то тяжело прошел по скрипящим половицам сеней, потоптался у входа, будто не решаясь войти, и в светлицу отворили…

Круглов нетерпеливо махнул головою вошедшему Калюжному – проходи скорее, мешаешь! Сидевший перед ним Мохов медленно, всем туловищем, обернулся и тут же, как ошпаренный, вернул лицо в прежнее положение – он словно протрезвел. Странное преображение не осталось без внимания комэска. Григорий перевел взгляд на зама: Калюжный, показывая всем видом, что извиняется за прерванный допрос, тихо прошел в угол за спиной пленника, поднял перевернутый табурет и неслышно сел.