И только после этого, по команде господ офицеров, раскатистым залпом ударили по наступающим персам солдаты, укрывшиеся за повозками. Тотчас же все вокруг исчезло в пороховом дыму и в облаках пыли, поднятой вражеской конницей — и совершенно отчетливо стали слышны крики раненых персов, тягучее ржание, конский топот…
Склон кургана перед укрепленным лагерем с каждой минутой все более загромождался телами убитых людей и лошадей — настолько, что всадники, наступавшие позади, вынуждены были перепрыгивать через эти препятствия. К этому времени артиллеристы подпоручика Гудим-Левковича уже успели откатить оба орудия обратно на позицию и развернуть их в нужном направлении. Стволы быстро прочистили банником, смоченным в уксусе и воде, затем вновь навели их на цель, вложили и плотно забили заряд в канал ствола, воткнули в заряд быстрогорящую трубку…
— Пали!
В этот раз шквал картечи, опять угодившей в передовые ряды наступающей конницы, все-таки остановил и отбросил назад неприятеля, который предпочел укрыться за холмами.
Заговорили персидские пушки.
Стрелять им приходилось вслепую, издалека, поэтому поначалу огонь вражеской артиллерии не причинял русским особого вреда. Тяжелые пушечные гранаты и ядра, по большей части, вообще не долетали до линии обороны — в основном, они падали и разрывались чуть ниже по склону, подбрасывая над землею фонтаны пыли, осколки и оторванные конечности мертвых тел.
Потом персы все-таки перетащили свои батареи на более выгодные позиции, отчего их снаряды все чаще начали попадать на территорию лагеря. Появились убитые, раненые и контуженные взрывной волной. Одно ядро упало даже в табун офицерских и обозных лошадей, которых коноводы перед боем отвели на противоположный склон кургана, учинив продолжительный беспорядок среди покалеченных и перепуганных животных…
После двух или трех безуспешных атак своей конницы Пир-Кули-хан решил пустить в дело пехоту. Его солдаты двинулись в атаку, не соблюдая ни регулярного строя, ни воинского порядка — скорее, это была какая-то беспорядочная вооруженная толпа, в которой задние ряды просто-напросто напирали на тех, кто бежал впереди, не позволяя им остановиться.
Персидские пехотинцы не имели общей формы. Пожалуй, единственное, что их объединяло — это головной убор. Так называемая «каджарская» шапка представляла собой усеченный высокий конус из шкуры черного ягненка или барана, с маленьким суконным донцем, немного примятая спереди. Солдаты отпускали бороды, а волосы, брови и даже ресницы красили хной не реже одного раза в неделю. Просторные шаровары длиною до пят надевались ими под рубаху и были завязаны спереди: точно так же, как шелковые рубахи, они могли оказаться самого разнообразного цвета. Поверх сорочки и шаровар персы круглый год носили темный, стеганый архалук — нечто вроде камзола, перетянутого кушаком. Вместе с солдатами в атаку шли также и музыканты — пронзительные звуки флейт и удары больших барабанов, которые волокли на себе неторопливые ослики, предназначались для поддержания боевого духа и доблести персидской пехоты…
Впрочем, в этом бою пехотинцы не смогли одолеть и половины расстояния до вершины холма. И напрасно ее командиры своим собственным личным примером, свирепыми воплями и ударами сабель не раз и не два предпринимали попытки заставить солдат возвратиться, чтобы возобновить атаку. Пройдя медленным шагом какое-то расстояние, постреляв для порядка по сторонам и потеряв от картечи и пуль еще несколько десятков человек, персы снова и снова откатывались назад, на безопасное расстояние.
Тела убитых воинов персидской армии плотным, пестрым ковром усеяли подступы к русскому лагерю. Увидев это, Пир-Кули-хан отдал команду прекратить наступление в пешем строю и приказал опять отправить в бой немного отдохнувшую, зализавшую раны персидскую конницу.
…Ожесточенные атаки следовали одна за другой до наступления темноты. Время от времени самым храбрым, умелым и самым удачливым неприятельским всадникам, группами в несколько человек или даже поодиночке, удавалось прорваться за ограждение, составленное из телег. И тогда против них приходилось сражаться штыками, теряя солдат и младших офицеров…
Ночью персам пришлось сделать вынужденный перерыв, чтобы собрать тела погибших, и Пир-Кули-Хан отвел войска на близлежащие высоты. Счет потерь у него давно уже перевалил за тысячу, однако и полковнику Карягину удержание позиции на кладбище обошлось едва ли не в половину отряда — сто девяносто семь человек убитыми и ранеными. В числе прочих геройски погибли командир второй роты, поручик из гренадер, два молоденьких прапорщика, полковой казначей и недавно назначенный адъютант с иностранной фамилией, которую мало кто в полку успел выучить и запомнить.
— «Пренебрегая многочисленностью персиян… — за несколько часов отчаянного боя Карягин до хрипоты сорвал голос, однако слова его были понятны и правильны: — … я проложил бы себе дорогу штыками в Шушу, но великое число раненых людей, коих поднять не имею средств, делает невозможным всякую попытку двинуться с занятого мной места…»