Золото Джавад-хана

При появлении генерала в гостиной навстречу ему тотчас же поднялся молодой человек в щегольском полицейском мундире, со знаками различия коллежского секретаря[30], в нем сейчас затруднительно и даже почти невозможно было бы узнать того самого бродячего торговца книгами, который несколько дней назад предлагал свой товар на Литейном проспекте.

— Ваше высокопревосходительство!

Чиновник по особым поручениям петербургской сыскной полиции вытянулся перед Федором Федоровичем, как на парадном плацу — с той излишней, подчеркнуто строевою выправкой, которая обыкновенно отличает людей сугубо штатских по образованию и воспитанию, да к тому же и надевающих форму нечасто, от случая к случаю.

— Оставьте! Здравствуйте, голубчик… — отставной генерал протянул для пожатия руку, после чего сел за стол. При этом он едва сдержал себя, чтобы не застонать от боли, рванувшей штыковым ударом поясницу:

— Что там у вас?

— Вот, ваше высокопревосходительство, прошу… вчера нашли у студентов при обыске.

Трепов взял потрепанную четвертушку бумаги и пробежал глазами текст: «С глубоким прискорбием смотрим мы на погибель несчастных солдат царского караула, этих подневольных хранителей венчанного злодея. Но пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймет, что в интересах родины ее священный долг стать за народ против царя, такие трагические столкновения неизбежны. Еще раз напоминаем всей России, что мы начали вооруженную борьбу, будучи вынуждены к этому самим правительством, его тираническим и насильственным подавлением всякой деятельности, направленной к народному благу…

Объявляем еще раз Александру II, что эту борьбу мы будем вести до тех пор, пока он не откажется от своей власти в пользу народа, пока он не предоставит общественное переустройство всенародному Учредительному собранию».

— Да, это мне знакомо, — Федор Федорович уже имел возможность прочитать прокламацию исполнительного комитета «Народной воли» от седьмого февраля по поводу чудовищного взрыва в Зимнем дворце.

— Новая типография?

— Так точно, ваше превосходительство! Шрифт этот нам пока неизвестен. И вот еще…

Коллежский секретарь подал Федору Федоровичу следующий документ: «…Если бы Александр II осознал, как несправедливо и преступно созданное им угнетение, и, отказавшись от власти, передал бы ее всенародному Учредительному собранию, тогда мы оставили бы в покое Александра II и простили бы ему все его преступления».

— Вам не кажется, что господа нигилисты окончательно обнаглели?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

Генерал Трепов был назначен на должность столичного обер-полицмейстера после покушения Каракозова. По словам современников, «за короткое время он сумел внушить всем и каждому, что повсюду установлен строжайший надзор и что безнаказанно нельзя не только совершить преступление, но и подготовляться к оному». Попутно с этим Федор Федорович, насколько хватало у него возможности, следил, чтобы полиция во всех своих действиях с обывателями оказывалась обходительна и справедлива. Разумеется, сил у одного человека было недостаточно, чтобы такие требования привились моментально столь обширному составу полицейских чинов. Однако даже сама уверенность общества в том, что всякое бесчинство полиции, доведенное до сведения Трепова, потерпит сугубое наказание — одна эта уверенность поселила расположение благомыслящих людей к новому начальнику столицы, а в людях злой воли появилась «опасливость за дурные деяния, и они приутихли в боязни».

После того, как с уходом Федора Федоровича в отставку из-за последствий ранения, дело охраны монарших особ было высочайше доверено жандармскому управлению, роль столичной полиции в Петербурге заметно понизилась. Многих чиновников в Департаменте и в Министерстве внутренних дел это совершенно не устраивало, так что некоторые из них с большой охотой обращались за советом к бывшему градоначальнику, используя его знания, опыт и связи в традиционном соперничестве охранительных ведомств…

В сущности, несмотря на крутой нрав и требовательность к подчиненным, петербургские полицейские по-настоящему уважали генерала. Сегодняшний посетитель прекрасно помнил, как происходило прощание чинов столичной полиции со своим начальником. За полчаса до отхода поезда, увозившего Федора Федоровича на лечение заграницу, у наружного подъезда императорских комнат, в вокзале Петербургско-Варшавской железной дороги собралось множество полицейских. Тут были в полной парадной форме полицмейстеры, приставы, их помощники, сотрудники канцелярии градоначальника, а также вездесущий редактор «Полицейских Ведомостей» Максимов. При появлении генерала все они хлынули на платформу и окружили семейный вагон, приготовленный для Федора Федоровича, которого до Берлина сопровождал один из врачей, а также сын, молодой гвардейский офицер, раненный под Горным Дубняком, и одна из дочерей с мужем.