Золото Джавад-хана

Погода стояла ясная, солнечная, воздух был мягкий, так что дышалось им легко, в приятном сознании заслуженного воскресного отдыха[47]. Снегу за последние дни выпало не так уж много, однако весь его убрать еще не успели, и наступившая оттепель превратила его в грязноватую, плотную массу.

Обычно зимой Государь передвигался по морозному насту со скоростью конского галопа — кареты его были запряжены великолепными лошадьми, а управлял ими опытный лейб-кучер Фрол Сергеев. Однако сегодня из-за очередного каприза столичной погоды кони с натугой переступали ногами, так что царский кортеж ехал значительно медленнее, чем это было заведено.

С недавних пор из-за постоянных угроз покушения Государя сопровождал весьма внушительный конвой, состоявший из шести конных казаков охраны, а также полицмейстера полковника Дворжицкого, начальника охранной стражи Отдельного корпуса жандармов капитана Коха и командира лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона собственного Его Величества конвоя ротмистра Кулебякина, каждый из которых следовал в отдельных экипажах. Рядом с лейб-кучером на козлах находился царский ординарец унтер-офицер Кузьма Мачнев.

На этот раз после развода караулов император заехал к своей кузине, великой княгине Екатерине Михайловне, и теперь направлялся обратно, в Зимний дворец. В начале третьего пополудни кортеж повернул с Инженерной улицы на набережную, направляясь к Театральному мосту — и в этот момент какой-то юноша бросил под ноги лошадей императорской кареты жестяную коробку цилиндрической формы.

Прогремел мощный взрыв — в подпольной мастерской Кибальчича снаряд был начинен гремучим студнем, вес которого составлял около шести фунтов, и надежной системой запалов. На несколько мгновений мир вокруг, казалось, погрузился в тишину, после чего весенний воздух огласился криками людей и страшным лошадиным ржанием. Взрывом оказались ранены конвойные казаки и еще несколько прохожих, оказавшихся поблизости.

Человек, который бросил бомбу, попытался бежать, но почти сразу был схвачен.

У царской кареты разнесло напрочь заднюю часть, однако сам император не пострадал.

Лица, ответственные за безопасность Александра II, и даже лейб-кучер Сергеев попытались уговорить его немедленно покинуть место покушения. Но император, по словам очевидца, решил, что «военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов». Одетый в мундир Сапёрного лейб-гвардии батальона, он подошёл к задержанному бомбисту, спросил его о чём-то, потом направился обратно к месту взрыва…

И тут еще один участник покушения, мужчина маленького роста, который стоял в перепуганной толпе у решётки канала, внезапно бросил под ноги императору вторую бомбу, завернутую в салфетку. Новый взрыв будто бы подкосил императора, окружавших его офицеров, охрану и самого покушавшегося. На высоте, превышающей человеческий рост, образовался большой клубок беловатого дыма — затем он, кружась, начал расходиться и распластываться книзу…

Взрывная волна отбросила Александра II на землю, из раздробленных ног начала хлестать кровь. А в 15 часов 35 минут на флагштоке Зимнего дворца был спущен императорский штандарт, оповестив население Санкт-Петербурга о смерти императора Александра II.

В результате двух взрывов из свиты и конвоя было ранено девять человек, из числа чинов полиции и посторонних лиц, находившихся на месте теракта — одиннадцать. Из них смертельными оказались ранения Государя императора, одного из конвойных казаков, четырнадцатилетнего мальчика из мясной лавки и самого террориста.

Впоследствии на месте покушения был воздвигнут храм, получивший название Спас на Крови.

Здесь уместно припомнить, что за несколько лет перед этим, сразу же после выстрела Веры Засулич, император навестил раненого градоначальника Трепова. И тот на слова участия будто бы ответил:

— Эта пуля, быть может, назначалась вам, ваше величество, и я счастлив, что принял ее за вас.

Считается, что Государю эти слова не понравились, но как только Федор Федорович покинул свой пост, революционеры начали на Александра II настоящую охоту.

По воспоминаниям современников, Трепов «счел бы за оскорбление, за наказание для себя, если бы помимо его сопровождение государя в поездках по городу было поручено кому-либо другому, а не лично ему». И, конечно, он не дозволил бы государю осматривать раненого казака. А если уж это и было бы непременным желанием царя, то сумел бы охранить монарха от вторичного покушения, «ибо для прозорливого полицианта, каким был Трепов, не было бы ни малейшего сомнения в том, что неудача первой бомбы не есть еще окончание покушения. И эта охрана была так проста и так возможна, даже непреложна, ибо в момент разрыва первого снаряда из Михайловского манежа возвращалось Константиновское училище юнкеров, участвовавших в зловещем для государя параде в этот день, и стоило только оцепить юнкерами то место, где началась катастрофа, и жизнь государя была бы спасена…».