Золото и мишура

— Знаешь, а ведь я мог бы шантажировать тебя. Я ведь знаю твой секрет.

Она напряглась.

— Нет у меня никаких секретов!

— Нет, есть! Но если ты меня поцелуешь, обещаю, что никому не скажу, даже Герцогине.

В янтарных глазах Стар с чуточку манчжурским разрезом мелькнул страх.

— Ты этого не сделаешь, — прошептала она.

— Поцелуй меня, и тогда действительно не сделаю.

Стар посмотрела за балюстраду. Огромный холл с его гобеленами и развешанным по стенам оружием был в эту минуту совершенно пуст. Затем Стар перевела глаза на сводного брата, которого обожала и которого боялась.

— Ладно, только побыстрей.

Арчер крепко сжал Стар в объятиях и поцеловал ее со страстью, которая решительно не имела ничего общего с братскими чувствами. Через секунду Стар оттолкнула его и ударила по щеке.

— Дьявол, — прошипела она.

Стар устремилась вверх по лестнице, а пьяный хохот Арчера наполнил собой холл, многократно отразившись от известняковых стен. Продолжая карабкаться по лестнице, Арчер принялся петь:

Вот золотоискатели на Запад все продвинулись,

Где их уж ждали шлюхи, чьи ляжки враз раздвинулись.

Они совокупились, и брызнул в вульвы ток —

Родился сын Америки, прекрасный, как цветок.

Взобравшись наконец наверх, он несколько помедлил, дожидаясь, когда же две огромные хрустальные люстры, свисавшие с обитого металлическими листами потолка, прекратят свою пляску.

— Мистер Младший, — позвал снизу Кан До. — Я приготовил для вас кофе.

— Потом, Кан До. Я хочу увидеть своего отца. Мой папуля — сенатор. Бедняга!.. Он как-то говорил мне, что его единственной мечтой было стать индейцем-шоуни. Представляешь? Сенатор Арчер Коллингвуд, богатейший человек в Калифорнии, единственный из всех, кто приперся сюда не в поисках золота — и такие вот мечты! Разве он не псих?

Кан До уже начал подниматься по лестнице, держа в руках поднос с кофейником и чашкой. Но Арчер, отпустив перила, нетвердой походкой двинулся по коридору верхнего этажа в спальню отца. По стенам широкого коридора висело множество картин, среди которых были и хорошие, и совсем плохие. Тут были шедевры Тициана, Ватто, де Латур, меж которыми располагалась дешевая сентиментальная мазня современных художников. Собиравшая эти полотна Эмма обладала зорким взглядом, но не безупречным вкусом.

Арчер медленно покачивался перед массивной дверью орехового дерева, расположенной в самом конце этой галереи, и наконец постучал. Шесть недель назад отец серьезно заболел брюшным тифом. Целую неделю он бредил, причем это состояние еще более усугублялось острыми кишечными кровоизлияниями. Тогда вся семья серьезно опасалась за его жизнь, однако теперь доктор полагал, что кризис миновал и жизнь мистера Коллингвуда вне опасности. Все облегченно вздохнули, поскольку сенатор пользовался большой любовью калифорнийцев.

Ни для кого не было секретом, что истинным лидером в семье была Эмма Коллингвуд — финансовый гений, сколотивший состояние, которое можно было сопоставить с богатством семейства Вандербильтов. Но если кого и обожал Арчер-младший, так это доброго, мечтательного Арчера-старшего.

Кан До был тут как тут.

— Мистер Младший, глотните кофейку, пожалуйста…

— Тсс… Кажется, отец спит, — сказал Арчер и осторожно повернул золоченую дверную ручку.

Открыв дверь, он вошел в огромную спальню, потолок которой уходил вверх футов на двадцать. Но даже несмотря на это, в спальне было душно, и первым побуждением Арчера было открыть одно из окон. Он пошел по дорогому, расшитому цветами аксминстерскому ковру и только тут заметил сиделку, дремавшую рядом с большой орехового дерева кроватью отца. В тот же самый момент сиделка проснулась, и Арчер, приложив к губам палец, на цыпочках бесшумно направился к ней. Кан До так же бесшумно следовал за ним.

В голове Арчера промелькнул целый калейдоскоп воспоминаний: как он, бывало, в детстве охотился вместе с отцом и ловил рыбу, используя приемы индейцев, как отец пытался научить его понимать язык лесных оленей.

Однако же мистеру Арчеру-младшему никогда не был близок индейский образ жизни. В 1863 году, когда мистеру Арчеру-старшему выпало заменить в Сенате серьезно заболевшего сенатора Брукинга, его сыну было всего тринадцать лет. Повзрослев, Арчер-младший стал чрезвычайно гордиться отцом, и не только потому, что это был его отец, но и потому, что тот был одним из немногих людей в Америке, знавших и понимавших индейцев; более того, Арчер-старший чуть ли не в одиночку сражался в Вашингтоне за права индейцев.