Золото и сталь

Это поёт кастрат, на корме, у шатра государыни. Вот так же, наверное, поют и в Венеции, их знаменитые гондольеры, так, да не совсем – ведь это катание всего лишь обманка, эрзац, подделка. Вчера была персидская обманка, сегодня веницейская, завтра будет китайская. Нам нравится наряжаться, примерять маски, быть кем угодно, лишь бы не собою. Даже имена, что мы взяли себе, – такие же маски, французские, английские, прячущие под собою немудрящие физиономии остзейцев.

Эрик Бюрен, вернее, теперь и отныне Бирон де Гонто, полулежит на подушках у государыни в ногах, а у ног самого его – Тёма Волынский, новьо, очередная игрушка, замена почившему прокурору. На тех же подушках, но ниже. Ниже – но всё-таки рядом.

А ты отставлен, гофмаршал. Полгода уже он не говорит с тобою и промолчит во злобе своей, наверное, ещё год. И смотрит презрительно – сквозь, или мимо. Но пускай ты шпион и наёмник – зато не игрушка, лежащая у ног.

Ветер ударяет наотмашь, разметав золотую пудру, и от церкви с берега доносит запах ладана. Волны слизывают золото с кружев, и зябким холодом тянет с воды, и холодные драконьи глаза, всегда глядевшие мимо, и ныне тебя не видят.

Слепой, бессердечный, невозможный.

Пусть, смотри в сторону, дурачок, – ничего не кончилось и не кончится. Покуда всё не кончится, вся твоя жизнь.