Золото Каралона

Аркадий Цукан, уставший от дорожной маеты, быстро захмелел. Придремал, откинувшись к стене. Ему привиделся железнодорожный вокзал, длинный перрон и поезд, медленно уходящий на север, в котором металась вдоль вагона мать его Фрося с перекошенным от подступающих слез лицом. Она пыталась их сдержать, она верила, как и он – двенадцатилетний пацан, – что расставание ненадолго, от силы на месяц или два, что она побывает на поселении, где мается четвертый год Федор Цукан, и вернется…

Он смотрел на мать и улыбался. Свобода пьянила, он едва приметно, не поднимая руки выше плеча, махал ладошкой больше из вежливости, чем из сострадания.

– Отец, что с тобой?!

– Мать вспомнил, как она уезжала в Комсомольск-на-Амуре. – Цукан вытер поминальным ситцевым платочком мокрое от слез лицо. – Бабушку твою Фросей звали. Давай, сын, помянем ее.

Потом помянули деда Федора, потом всех остальных Цуканов, сгинувших на огромных просторах России.

Иван удивлялся тому, как держится отец: сухощавый, прямой, словно жердь, в свои шестьдесят с гаком, он, чуть покачиваясь, твердо шагал по заснеженной дороге от столовой к дому. Правда, едва стянув с себя доху и унты, тут же рухнул на старинную кровать с никелированными шарами на вогнутых дугах грядушки.

Эта металлическая кровать пережила немало хозяев, когда-то считалась признаком достатка, казалась вечной, а теперь пойдет на металлолом, подумал Аркадий, засыпая под бесконечно-долгий разговор женщин, благодаривших Ивана за хорошие похороны, нескудные поминки… «А то вон у Седовых налили людям по рюмке водки и сказали всё – больше нет».

Глава 27. Кахир на Колыме

Москва. Тишинский рынок

Кабинет директора рынка. Амир сидит за столом, Резван у окна крутит четки. Лица озабоченные.

– Я сам пробил и оформил в мэрии аренду земли, вложил деньги в эту автостоянку, а Жорик требует с нее половину.

Резван срывается с места, склоняет голову к Амиру, дышит жарким шепотом в лицо.

– Вонючий жадный грузин, мочить его надо!

– Нет, Резван. Нет. Поеду к друзьям в Ростов. Прокачаю вопрос. А ты тут на рынке присмотри. Новичка Кахира к делу пристрой…

Трехкомнатная квартира в доме напротив рынка. Охранники после дежурства переодеваются в домашнее. В бригаде, помимо ингуша Кахира и чеченца Резвана, прижились два хохла, татарин, русский парень Колек. Он прихлебывает из бутылки пиво и заводит разговор про Колыму, подначивает Кахира.

– Сам-то в руках хоть держал это золото?

– Два года на прииске работал, последний сезон на вашгерде. Там коллектив небольшой, там все нужно уметь – и на гидромониторе, и слесарем, и смывщиком…

– А ты, значит, умелец?

– Да че тебе, придурку, объяснять!

Колька – бугаина под два метра ростом – вскочил с дивана.

– Ты, хорек, кого в придурки записал! Я зону топтал, я таких поцов одной левой сшибал…

Удар в пах его обескуражил. Он несколько секунд приходит в себя, следом с ревом бычиным бросается на Кахира. Кахир швыряет под ноги стул, отпрыгивает к окну. Бежать вроде бы некуда. Кажется, миг – и Колян растопчет парня. Но в последний момент Кахир кубарем, словно мячик, катится по полу. Оказывается за спиной, хватает за длинные патлы, накручивает их на кулак с такой силой, что у Коляна брызжут слезы из глаз. Он вопит: «Отпусти, сука!»

От дверей громкое: «Ассаламу алайкум!» Амир удивленно смотрит на погром в комнате.

– Калгат, ты тут за старшего, что произошло? – хотя все понятно без слов.

– Кахир рассказывал про золото, а Колян залупился, попер в драку.

– А ты, значит, смотрел со стороны. Ждал, как он будет метелить правильного пацана?

– Не успел, честное слово.

– Этот хорек, как баба, в волосы вцепился, я б его урыл…

Колян тут же согнулся от удара локтем под дых. Амир начинал, как многие сверстники с вольной борьбы, затем занялся кубинским карате для спецназа.

– Снова быкуешь! Пойдешь теперь на ворота, а жить будешь в дежурке.

Немногословный, дотошный при любом поручении, Кахир быстро освоился в бригаде, став у Амира порученцем и негласным надсмотрщиком, которого уже не прикалывали за малый рост и привычку сосать леденцы, как это было первые месяцы. В феврале Амир подарил ему кожаное портмоне с множеством отделений и вложенной стодолларовой банкнотой, прямо в кафе, куда он пригласил пятерых старожилов бригады и Кахира.

Между делом опять зашел разговор о Колыме, лагерях, зеках, и Кахир вспомнил, как ему один из «строгачей» – они строили возле магазина на Омчаке новый гараж, – подарил пистолет – деревянный, но крашенный черным лаком и прямо как настоящий.

– Просто так подарил?

– Да. Я его потом караулил. Хотел чай передать. А его больше не приводили на стройку. Лагерь строгого режима на склоне сопки располагался рядом с поселком.

Пошли вопросы о золоте, об охране на приисках.

– Да нет никакой охраны! Это же Колыма.

– Не может быть. Это ж такие деньжищи, ты просто не просек, парень.

Кахир начинает слегка злиться, заново объясняет весь процесс съема золота с промприбора или колоды, составления актов, доставки на доводку шлиха или в золотоприемную кассу.

– А в чем возят? – неожиданно спросил Амир.