Золото Каралона

Они смотрят через окно на линейку охристо-багряных тополей, на дальние отвалы отработанной породы, которые затянуло желтой и бурой кустарниковой порослью, скрашивая безжалостные раны распадков, ручьев и речушек, где прошли бульдозера по второму, а то по третьему разу, выбирая остатки россыпного, когда-то богатого золота.

В семь утра Аркадий Цукан привычно обстукивает сапогом баллоны у ГАЗ-66, проверяет топливо в бензобаке. Подходит Малявин.

– Спишь долго. Небось, и позавтракать не успел? В кабине термос и бутерброды…

Выезжают с производственной базы на восток. Солнце бьет прямо в лобовое стекло. Цукан не устает нахваливать машину:

– Нам бы еще один такой вездеход раздобыть у армейцев…

– Проходимость отличная, но часто ломается этот газон. Лучше купить полноприводную грузовую «тойоту».

– А она что – не ломается?

– Ты, отец, неисправимый консерватор. У японского экскаватора ковш такого же объема, как у драглайна, а кушает солярки вдвое меньше и вдвое быстрее крутится на подаче грунта…

– Ниче, вот развалится у твоей «Субару» подвеска, посмотрим, где ты запчасти найдешь…

Они ведут давний спор с гневными восклицаниями: «Почему японцы могут, а мы нет?» Малявин вспоминает застарелый анекдот про туриста из Токио, который на вопрос, что вам понравилось в России? – отвечает: все понравилось, что русские делают не руками.

На дальнем участке Пионер выгружают продукты, новый трос для бульдозера. Старатели остановили гидровашгерд, сгрудились рядом.

– Спасибо всем! Мужики, уезжаю в длительный отпуск.

– Да не зарекайся, Федорыч. Прижмет тоска зеленая у Черного моря без нашей портяночной вони…

Шутят с полным почтением. Гуськов как-то развязно, с подковыркой, говорит про отвальную…

– Положено проставляться.

– Спасибо, Гуськов, что напомнил. Я тебе с материка вышлю посылку с перцовой настойкой.

Старатели смеются, Гуськов кривится:

– Ну, ты, Федорыч, вспомнил.

Цукан жмет ладони, твердые, как сосновые доски, говорит: не поминайте лихом и прочее, что обычно говорится при таких расставаниях.

– Когда самолет, Аркадий? – спрашивает Арифов, бригадир на этом участке. – Надеюсь, не на АН-24…

– Упаси Бог. На ИЛ-62 полечу до Москвы.

– Ты уж, Володька, не подведи. Я ведь помню, как ты ранней весной уехал за водкой на бульдозере и на обратном пути провалился под лед.

То давнее воспоминание промелькнуло в глазах и погасло:

– Все будет абгемахт, – подражая председателю, отвечает Володька. – Как я могу подвести, Аркадий? А помнишь, Иван, как мы золотили в ту пору, когда ты мальцом был?

Малявин вздрагивает от неожиданного посыла, старается вылепить на губах улыбку, отвечает:

– Командиров нам не надо, бригадиром буду я…

– Ага, вспомнил мою прибаутку, – радуется бригадир-бульдозерист Володька.

Цукан верит бывшему сидельцу лагерной зоны строгого режима, как никому другому, потому что Арифов пустых слов на ветер не бросает и твердо знает, что за фальшивые слова нужно держать ответ.

Вечером обсуждают с Иваном план переброски техники в Зейский район, обмусоливают детали, подробности быта, цены. Иван не выдерживает, шутит:

– Соску и памперсы в поездку я приготовил.

– Ладно, не ершись, сын. Занудой становлюсь, есть такой грех. Бандитов прошерстили, но охрану на участках до конца сезона надо оставить.

– Я тебя отвезу в Магадан. Заодно новое оборудование присмотрю на заводе.

Прощаются.

От взрыва вылетели стекла в столовой и ближайших бараках. Фасад дома, где живет Цукан, разнесло в щепки. Его вытаскивают из завала живого, с размолоченной левой рукой, которой он держался за входную дверь. Командует всем взрывник Трехов, повидавший за долгую жизнь разные увечья. Он накладывает жгут на руку выше локтя, вкалывает промедол. Тампонами останавливает кровотечение из носа после контузии.

– Взрывное устройство, сволочи, заложили под крыльцом. Похоже, сработало с запозданием. Повезло Аркадию, дверь металлическая, как щитом прикрыла.

Малявин криком кричит в телефонную трубку радиостанции «Алтай». Пытается вызвать санитарный борт. По невразумительным ответам диспетчера понимает, что ночью вертолет не поднимут, только утром.

– Ждать нельзя.

Он раскладывает сиденья в «Тойоте», кидает матрас. Артельщики осторожно укладывают в салон Цукана, лаская матерками, когда он вскрикивает от боли.

– Жив, едрена вошь!

Машину Малявин гонит по колымской трассе с запредельной скоростью. Никишов придерживает голову Цукана, кричит:

– Осади, Иван, осади, черт тебя подери!

Фары высвечивают обочину, сопки. Полноприводный агрегат опасно кренится в поворотах, разбрызгивая щебенку из-под колес, и летит, и летит один в полнейшей темноте, словно космический корабль по небосводу. Никишов всматривается, с нетерпением ждет, когда замаячат впереди огни райцентра Усть-Омчуг.

Усть-Омчуг

В районной больнице о взрыве узнали по телефону, приготовили заранее операционную. Хирург, ученик известного на Колыме Церетели – Шалва Багратович, громогласно командует, отсекая в коридоре посторонних и в том числе Малявина с Никишовым.

– Не мешайте работать…

Иван вспоминает местную байку: