Золото Хравна

— Ты бы, парень, сразу признался, что тебе клад нужен! Здесь таких, как ты, видимо-невидимо перебывало. Мне про клад еще дед мой рассказывал. А отец говорил, не было на всем Вороновом мысе ни одного бонда — ни богатого, ни бедного, — ни одного слуги, ни самого захудалого хусмана или издольщика, чтобы не попытался покопать — там ли, тут ли. А больше всех старались дочка Хравна Халльдора и ее муженек. Хравна-то давно уж не было на свете. Муж видный на диво был Хравн Бешеный, прадед мой еще ребенком застал его. Воин, великан. Ходил в Валланд да Миклагард, в сотнях сражений побывал, а помер от самой что ни на есть простой рыбацкой да моряцкой хвори — кости отказали у него, суставы перестали гнуться, не смог он более ходить. Снедала его тоска по прошлой жизни. Так и отдал концы. А что это ты зимой вздумал клад-то искать? Летом куда сподручней!

Торлейв покачал головой:

— Мне клад не нужен, хёвдинг Гицур. Но вот парень, что со мной, — потомок Хравна. Хотел посмотреть, где жил его пращур.

Гицур повернулся к Вильгельмине.

— Этот? — изумился он. — Ох, и хилую же ветвь дает порой могучее древо! Этот хлюпик — родственник Хравна?

— Я прямой потомок Орма Лодмунда по отцовской линии, — сердито сказала Вильгельмина. Она обиделась на «хлюпика».

— Ну и дела! — Гицур весело смотрел на нее. — Что ж, на Вороновом мысе ты немало найдешь своих родичей. Только не знаю, будут ли они тебе рады, парень. Все они люди крутые да прижимистые, им палец в рот не клади. Всегда такими и были потомки Хравна-то, за свое добро тряслись. Хравн, говорят, тот щедрой рукой раздаривал все, что удавалось ему добыть. А вот дети да внуки его, видать, в другую какую родню пошли.

— А зовут их как? — тихо спросила Вильгельмина.

— Кого, родственничков твоих? Да говорю же, их немало будет. Взять хоть старика Эйольва Двухбородого — он видный хёвдинг. Или Халльдора Смолу. Опять же, у Тор лака Факси жена, звать Гроа, — тоже из рода Хравна. Правда, нас всех на Вороновом мысе не так уж и много. — Гицур вздохнул. — Земля у нас неплодородная, каменистая, мало кто хочет здесь селиться. И добрая треть наших бондов — всё родичи Хравна.

— А Стюрмир Грош, сын Борда? — осторожно поинтересовался Торлейв.

— А как же. Конечно, Грош, сын Борда с Каменистого Склона, — тоже из их рода. Ты его знаешь?

— Немного.

— Прямой потомок Хравна, Грош-то. Да только не совсем он в себе. Еще пацаном помешался на сокровищах своего прадеда. Его и прозвали так — Грош, потому что всегда до денег он был охоч. Говорили тут у нас разное: кто-то считает, что Орм Лодмунд, уезжая с мыса, увез сокровища с собою, а иные говорят — зарыл их где-то здесь. Я бы, парень, не советовал тебе признаваться твоим родичам, кто ты. — Гицур подмигнул Вильгельмине. — Они еще решат, что ты знаешь, где золото Хравна. А люди они по большей части недобрые. Точно у Хравна или у его жены какая кровь дурная была. По тебе-то не скажешь, — добавил он, смерив ее взглядом. — Ты вроде незлой парнишка.

Вильгельмина нахмурилась.

— Иногда я еще как могу разозлиться, — пробормотала она.

Крестьянин расхохотался и хлопнул ее по плечу.

— Потешный ты, парень. Как тебя звать-то?

— Вильхьяльм, — Вильгельмина наморщила веснушчатый нос. — Вильхьяльм, сын Стурлы.

За дверью их встретил сильный ветер, швыряющий в лицо пригоршни твердой крупы; заметно похолодало. Море, еще полное воспоминаний о том, что оно вытворяло ночью, шумело и било о скалистый берег. Дорога обледенела после оттепели, но снег лег сверху, и лыжи, казалось, скользили сами.

Вильгельмина бежала и размышляла. Иногда она пыталась представить себе, как они будут жить в Дании. Несколько лет назад, еще ребенком, будучи с отцом в Нидаросе, она видела датских купцов, которые приходили к отцу заключать сделку. Это были высокие светловолосые люди, солидные и плотные. Они смеялись толстыми голосами и чудно выговаривали слова. Один из них угостил ее пряником.

— Странно! — сказала она вслух.

Торлейв услышал и обернулся:

— Что странно, друг мой?

— Мы с тобой — жених и невеста. И ничего не изменилось, хотя я сказала это вслух. Это тоже странно.

— А что должно было измениться? — спросил Торлейв, с любовью глядя в ее глаза.

— Например, небеса разверзлись бы. Или заплясало северное сияние от горизонта до горизонта. Или как весной — загремел бы гром, засверкали молнии. По-моему, вот так должно было быть. А мы идем с тобой как ни в чем не бывало. И ветер в лицо, и снег.

— Нет, все же что-то изменилось. Теперь ты не испугаешься и не оттолкнешь меня, если я тебя поцелую.

И он так и поступил.

— Что сказал бы Стурла? Он ведь еще не дал согласия.

— Не всё же мы будем рассказывать Стурле, — улыбнулся Торлейв.

— Вчера ночью, в бурю, мне казался домом предбанник Рябого Гицура просто потому, что ты там спишь и тихо похрапываешь. Сегодня мне кажется, что я дома — здесь, среди этих валунов, — потому что ты обнимаешь меня. Вот здесь мой дом, между твоих рук! Ничего другого мне не надо. Так уж и быть, не скажу об этом Стурле. Он и сам всё поймет, он у меня умный.