Золото Хравна

— Торве, ты смеешься надо мной, ты опять дразнишься! Эти клочья тумана кажутся мне какими-то призраками — то ли людей, то ли животных. И мне ужасно холодно. Мы не могли бы хоть ненадолго развести костер, чтобы согреться?

— До темноты нельзя разводить огонь. Стюрмир может заметить дым. Давай лучше прибавим шагу. Чем быстрее мы будем двигаться, тем скорее согреемся и выберемся отсюда. Так что вперед, Рагнар Кожаные Штаны! Посмотрим, сможешь ли ты обогнать меня на лыжах.

— Да я обставлю тебя в два счета, Хрольф Пешеход! Тебе суждено остаться пешеходом на всю жизнь!

Вильгельмина бежала вперед, но вопросы по-прежнему теснились у нее в голове.

«Из рода женщин-нойду». А ведь и правда: сколько раз Йорейд рассказывала о своем детстве, и она всегда говорила «мои сестры» — и ни слова про братьев. У самой Йорейд было три дочки. Две из них умерли, а третья вышла замуж и родила Кольфинну. Кольфинна же родила ее — Вильгельмину.

Вильгельмина так глубоко задумалась, что забыла о своей цели — «обставить» Торлейва. Он вскоре догнал ее и побежал рядом.

— Торлейв, ты знаешь, кто такие нойду?

— Финские колдуны, а что?

— Айли сказала, что я из рода женщин-нойду.

— Откуда она знает?

— Она сама ведунья, разве ты не понял?

— Про финнов говорят, что все они понемногу колдуют. Конечно, ты из рода женщин-нойду. Разве Йорейд не бросает руны, не знает заклятий и заговоров, не разговаривает с животными? Кто отвел от тебя колдовство Финна, если не Йорейд?

— Да, всё так, — отвечала Вильгельмина. — Но это пугает меня.

— А меня — нет! — сказал Торлейв и погладил ее по плечу, точно успокаивал ребенка.

Они выбрались из лощины, миновали березняк и ельник. На каждом шагу здесь лежали огромные занесенные снегом валуны, громоздились друг на друге напластования широких серых камней. Кривые ели взбирались на кручи, цеплялись корнями за обрывистые склоны.

За лесом оказалось просторное поле, его пересекал санный тракт. Вновь поднялся живой, трепещущий у висков ветер. Дыханье его было солоно.

Скалистый берег Воронова мыса высоко вздымался над водою. Чайки во множестве сидели на скалах, летали кругами, кричали, окунались с лёту в густую, точно чернила, воду фьорда. Сверху они казались крошечными, точно белые стружки на воде. Когда какая-то из птиц с серебристой рыбой в клюве взмывала вверх, несколько ее собратьев немедленно бросались вдогонку, пытаясь отнять добычу.

Вильгельмина залюбовалась фьордом и дальними шхерами. Солнце садилось в густые тучи, но угасание неба над морем было прекрасно.

— Будет буря, — сказал Торлейв.

— Почему?

— Видишь на горизонте темную полоску? Чувствуешь, как крепчает ветер? Это буря, и она идет сюда.

Вскоре на склонах стали появляться редкие усадьбы и бедные домики хусманов[145]. Торлейв решил попросить ночлега на одном из хуторов. Усадьба принадлежала бонду Гицуру Рябому, который и обитал в ней вместе с женой, кучей ребятишек и двумя работниками. Когда Торлейв с Вильгельминой подошли, хозяин — невысокий, сутулый, с куцей бороденкой — как раз запирал хлев. Он оглядел путников с подозрением, но, увидав деньги в руке Торлейва, согласился приютить их на ночь, накормить и даже истопить баню.

Добрая хозяйка постелила гостям на лавках в предбаннике. После бани и ужина Вильгельмина едва добралась до постели — так ей хотелось спать. Она зарылась головой в подушку, набитую ромашкой и душицей, и мгновенно уснула. Сон ее был мирен. Не снились ей в эту ночь ни ётуны, ни суровый страшный лес, а снились старые вишневые деревья на их хуторе, все в цвету. Торлейв шел ей навстречу. Сгущались сумерки, но от белой рубашки Торлейва и от цветущих вишен, казалось, все вокруг засветлело. Торлейв протянул к Вильгельмине руки и сказал что-то, но она не разобрала слов. Она шла к нему, отводя от своего лица вишневые ветки, и цветы сыпались к ее ногам.

Она проснулась внезапно. Стены бани и дерновая крыша дрожали под напором ветра. Вильгельмина села, свесив ноги с лавки. Торлейв спокойно спал: она слышала, как он тихо похрапывает во сне. Потом он повернулся на бок, и его дыхание стало беззвучным и ровным.

Баня, в которой было так тепло засыпать, выстыла за полночи. Холод забрался под одеяло. Вильгельмина спала в штанах, в теплых носках, связанных Оддню, и в шерстяной кофте, но все равно замерзла. Она поняла, что ей больше не уснуть, и села, обняв колени, — так казалось теплее. За стенами бушевала настоящая буря, весь мир будто сошел с ума. К вою ветра примешивался рев моря — волны с шумом разбивались о каменный берег. Будь Вильгельмина одна, она, возможно, испугалась бы, но с Торлейвом было ничуть не страшно, хоть он и спал, отвернувшись лицом к стене. В этом совершенно чужом месте, среди людей, которых она видела впервые в жизни, накануне событий, возможно, самых ужасных, ей было спокойно как дома. Вильгельмине нестерпимо захотелось поговорить с Торлейвом, услышать его голос, увидеть его глаза, его улыбку, подержать крепкую, покрытую твердыми плотничьими мозолями руку.