— Все равно, — попросила Вильгельмина. — Пожалуйста. Пойдемте через лес.
— Слово хёвдинга, конечно, закон, — с сомнением проговорил Гамли. — Но до первой башни мы тогда доберемся уже в темноте.
— Она права. Если Стюрмир ждет нас на берегу, лучше нам идти лесом, — сказал Торлейв. — К тому же в темноте мы подойдем к башне незаметно, это будет нам на руку.
— Ладно. — Гамли пожал плечами. — Рискнем. Вон за теми скалами можно будет свернуть на лесную тропу. Но надо быть настороже: в наших местах немало волков.
Они оставили позади последнюю усадьбу и свернули к лесу. Едва заметная под снегом охотничья лыжня шла в гору, петляла меж валунов, меж серых скал. Вспугнутая лыжниками стая ворон поднялась в воздух, вороньи крики еще долго разносились в небе. Вскоре поплыл над лесом и полями другой звук, дальний и гулкий, — то был церковный колокол. Под его звон они вступили в лес. Торлейв остановился, повернулся в сторону церкви и осенил себя широким крестом, Вильгельмина сделала так же.
Приближалось Рождество. Раньше в последнее воскресенье перед ним они зажигали четвертую свечу и шли на службу в церковь Святого Халварда. За неделю до Рождества Оддню теряла покой, и не было от нее житья ни Вильгельмине, ни Кальву, ни Фриде, которая приходила помочь по хозяйству. С самого утра они принимались чистить, мыть, убирать. Кухонная печь гудела без устали, дом пропитывался запахами печений, пирогов и пряников, колбас, копченой грудинки и пива. Приходил Торлейв с охапкой можжевеловых веток. На поставце в гостевой горнице сооружался Вертеп. Торлейв приносил с чердака стабура сундучок, в котором с прошлого года ждали расписные фигурки: Мария в красном платье; Иосиф в синем — красивый и толстый, похожий немного на отца Магнуса; белый Ангел с золотым нимбом. Были там и волхвы — Торлейв позолотил подолы их одеяний, — и пастухи, напоминавшие Вильгельмине смолокуров с дальних выселок. Были красный вол и синий осел, лошадь, две белые овцы и черный козленок, собака и кот. Вильгельмина выстилала Ясли мягким мхом, чтобы Младенец не замерз, но они оставались пустыми до того самого дня, как колокола Святого Халварда не начинали веселый перезвон, и сердце трепетало от предчувствия чуда, что должно свершиться в эту ночь.
И была служба в церкви, прекраснее которой ничего нет и быть не может. По окончании мессы они возвращались в свой чисто вымытый, точно обновленный вместе со всем миром дом. Уже в сенях пахло свечным воском и можжевельником, и в горнице ждал их накрытый стол. Вильгельмина же скорее — пока никто не разулся, не скинул плаща, не вошел в горницу — бежала к себе: там за крестом, завернутый в льняную тряпицу, лежал Младенец. Он был совсем мал, не больше мышонка. Вильгельминино сердце таяло от великой нежности к нему. Она целовала его крохотное деревянное личико и, замирая от счастья, несла и укладывала в Ясли, на мягкий зеленый мох. Вол, осел и барашки немедленно подходили и дивились: «О, что же это такое? Что видим мы в своей кормушке?» «Это Христос, Спаситель мира, родился от Девы в эту волшебную ночь!» — отвечал им Ангел.
Они шли через частый ельник: деревья здесь цеплялись корнями за скалистые склоны. Корни изгибались, сплетались друг с другом, точно змеи. Тропа то взбиралась вверх, то спускалась вниз. Путь то и дело преграждали стволы упавших деревьев, ноги по колено тонули в снегу.
— Летом тут полно малины, и мальчишкой я подолгу торчал среди этих скал, — сказал Гамли. — Наверное, здесь нет ни одной, на которую я бы тогда не вскарабкался. Кроме Тролличьего кряжа — но на него невозможно подняться. Ястребы вьют там гнездо, и мы мечтали разорить их жилище, чтобы они не таскали наших цыплят, — да только заканчивалось это драными локтями и коленками. Тронд Тигги как-то чуть не свернул себе шею. Но мы всё пытались добраться до ястребов, пока однажды из-за камня не вышла к нам лесная хюльдра и не потребовала оставить птиц в покое.
— Хюльдра? — изумилась Вильгельмина.
— Ты удивлена? Ты считаешь, что в таком лесу не могут водиться хюльдры?
— Нет, отчего же! По-моему, они должны просто обожать вот такие скалы и корни. Здесь страшно и таинственно. Наверное, летом даже страшнее, чем зимою, потому что нет снега, который делает лес таким прозрачным.
Гамли кивнул.
— Так и есть. И все валуны, и камни, и коряги покрыты белым лишайником. И мхом — бурым, зеленым и красным. Здесь удивительно красиво летом. А малина огромная и сладкая. И, если хочешь знать, в нашем детстве этот лес так и звали: Хюльдрин лес, — потому что хюльдра здесь часто являлась людям. Теперь-то ее видят всё реже, хотя ночами еще можно слышать печальную песню, что поет она у себя под горой. Думаю, это всё колокола на церкви Святой Сюннивы. Это они ее пугают. Их повесили лет тридцать тому назад — как раз перед тем, как отец отослал меня к господину Торкелю, отцу Никуласа.
— Так ты и правда ее видел? — спросила Вильгельмина.