Золото наших предков

Пришлось Калине работать на два фронта: с утра запускать производство, потом спешить через весь город в офис и разбираться с деловой документацией, перепиской, идущей по факсу на имя Шебаршина. Трёх дней этих сумасшедших метаний оказалось достаточно, чтобы бывший ка-питан полностью вник во все нюансы и мог полноценно заменить обоих директоров и финансо-вого и генерального. С кладовщиком, увы, оказалось куда сложнее, все его «фокусы» Калина так и не раскрыл, не успел, ведь на него навалилась необходимость «тащить» всю фирму.

Тем временем Пашков продолжал наслаждаться отдыхом как физически, так и эстетически, регулярно навещая Матвеева…

– Ну как вам Дали? – профессор кивал на один из двух альбомов репродукций, который он давал Пашкову и сейчас тот принёс их назад.

– Вы знаете, впечатление какое-то двойственное, и восхищение и отвращение. Ведь обладая таким талантом, он бы легко добился успеха в традиционной живописи. А он почему-то предпочёл это своему пароаноидально-критическому методу.

– Всё верно, – профессор понимающе кивнул. – В отличие от большинства прочих сюрреалистов, абстракционистов, и более поздних поп-артистов, Дали прежде всего прекрасный рисовальщик и, конечно, мог бы преуспеть во многих ипостасях живописи. Но он хотел, чтобы его полотна поражали экстравагантностью, били по нервам, давили на психику зрителей… Хорошо, оставим пока Дали. А из скульпторов, кто на вас произвёл наибольшее впечатление? – профессор теперь указывал на второй, принесённый Пашковым альбом.

– Вы знаете… пожалуй Мур. «Король и королева», «Мать и сын», эти скульптуры сразу запоминаются, впечатляют.

– Поздравляю Сергей, вы зрите в корень. Мур действительно едва ли не крупнейший скульптор двадцатого века, хоть у нас он почти не известен. Ну что ж, гляжу, вы в своём самообразование делаете явные успехи.

– Да какие там успехи, я же на ваших объяснениях основываюсь, – слегка смутился Пашков. – Сергей, я уже не один десяток лет преподаю. Студентам, людям, так сказать, с чистой головой, уяснить то, что вы уясняете почти с ходу, знаете, сколько времени требуется, консультаций, работы с литературой? А ведь вы человек с уже сложившимся мировоззрением, отягощённый грузом прожитых лет, и тем не менее, вам многое даётся удивительно легко.

– Не могу даже поверить, что вы мне это говорите. Мне ведь всегда довольно трудно давалась учёба, – откровенно признался Пашков.

– Видимо не тому учились. У вас определённое предрасположение, если хотите способности к гуманитарным наукам. Это я вам как преподаватель с тридцатилетним стажем говорю.

– Спасибо, Виктор Михайлович… Мне ещё никто ни разу не говорил, что я обладаю какими-то способностями, – Пашков ещё более смутился, покраснел от похвалы.

– Не за что. Тем более, что я получаю истинное удовольствие общаясь с вами. Не часто мне встречались люди, у которых был такой искренний интерес к тому, что я объясняю, даже среди студентов такие встречаются редко… Ну ладно, не будем больше терять время. Приступим к послевоенному периоду. В развитии искусства после второй мировой войны продолжились тенденции разделения на два основных потока. Первый связан с возвратом к фигуративному искусству, второй с дальнейшим развитием абстрактного движения. В пятидесятых годах это имело тесную связь с идеями и настроениями широко распространившегося в то время экзистенциализма – мироощущения, окрашенного подчёркнуто-трагическими интонациями. В противовес этим тенденциям в Англии и США возник «поп-арт», искусство предельно конкретное, заземлённое, не склонное к анализу и рефлексии. Поп-арт часто обращался к массовой культуре – рекламе, этикеткам, фотографиям звёзд кино, эстрады и так далее, противопоставляя своё подчёркнуто не-индивидуальное искусство, индивидуальности жеста, свойственной предыдущим поколениям…

11

Калина побывал в больнице у Шебаршина. Директор лежал в персональной палате с телевизором. Его взгляд, устремлённый на экран свидетельствовал, что он не видит и не слышит того, что передают по «ящику». Узрев Калину, он удивился и не то обрадовался, не то просто воспрял духом.

– Пётр Иванович! Спасибо что навестили… Вот видите… шарахнуло… никак не ожидал…

Калина присел на стул рядом с койкой.

– Держитесь, Владимир Викторович. Поправляйтесь и ни о чём не беспокойтесь.

– Да я бы рад… всё забыть. Как тут не беспокоиться? Пётр Иванович, я вас прошу… времен-но, пока я не встану, помогите Ножкину.

– Это станет возможно, если я буду наделён полномочиями принимать решения, вами наделён, – жёстко поставил вопрос Калина.

– Да я понимаю. Я прозвоню Ножкину… Я вас прошу, Пётр Иванович… Вы сможете, я верю в вас, – Шебаршин лежал в тренировочном костюме поверх одеяла и опершись на локоть моляще смотрел на Калину.

– Ну, чтож, попробую. Только и у меня к вам есть кое-какие вопросы… Я просмотрел некоторые документы, договора, и у меня есть свои соображения, – Калина говорил так, будто ещё до конца не решил принимать ли ему предложение директора, или нет.