— Да ничего… Сам не знаю… Ваше дело приказать… — пробормотал Альфио.
Тут девушка, с которой Деметрио забавлялся этой ночью, тоже вышла из пещеры и взглянула вниз. И тут же испустила громкий пронзительный крик. Продолжая кричать и воспользовавшись тем, что ее не удерживали, она бросилась бежать, прыгая между скалами, как коза. Все рассмеялись, потому что рассмеялся Деметрио. Матери убитых бандитами полицейских не шевельнулись и не подняли головы. Ни движения, ни звука: они просто сидели на берегу и вязали. Деметрио пожал плечами и сказал:
— Пойдем отсюда.
В следующий раз это случилось вечером в лесах центральной части острова. Деметрио и его офицеры играли в карты на стволе поваленного дуба, лежавшего посреди небольшой поляны. Они ждали денег от неких господ, а вместо них незаметно появились старухи. Почему часовые не предупредили их свистом? Деметрио уже заканчивал игру и, потягиваясь, зевал, когда вдруг увидел их на краю поляны, уже сидящих с клубком на коленях и спицами в руках. Он нахмурился (это означало, что Деметрио сердится) и вытащил револьвер. Мать Нунцио упала тихо-тихо, словно улеглась спать; остальные продолжали вязать. Можно было подумать, что они не слышали выстрела, не видели, как покатился и остановился клубок и как к нему протянулась тонкая струйка крови! Сгустилась тьма, а старухи все не двигались. Деметрио догнал свой штаб, инстинктивно бросившийся бежать в самую гущу леса, и с криком «Предатели! Кто-то из вас наводит на меня этих старых мумий!» собственноручно застрелил Альфио, Джерардо и Никола, самый цвет своей шайки.
Однако очень скоро ему пришлось убедиться, что он был к ним несправедлив. Старухи появились снова. Уловки, которые сбивали с толку генерала Курцио, здесь не помогали. Быть сегодня здесь, а завтра за триста километров отсюда, растворяться в воде, земле, стене — от этого не было толку, не было никакого толку! Старухи продолжали появляться.
Деметрио выглядывал в городе из окошка дома своего высокопоставленного сообщника, а под окном, на улице или на площади, уже сидели и вязали старухи. Деметрио плыл по реке и, перед тем как пристать, внезапно видел на берегу клубки и спицы. В маленькой белой деревеньке Деметрио выскальзывал из садовой калитки, и на каждой ступеньке домика, где он скрывался, у каждого деревенского колодца молча сидели и вязали старухи. Они не звали полицейских, можно было даже подумать, что они его охраняют, что они за ним присматривают. Бандитов охватила паника. Поначалу они тоже подумали о предателе, но ведь теперь-то всеми перемещениями банды распоряжался только Деметрио! Кто наводил старух на их след, кто безошибочно прокладывал им путь через горы и леса? Дезертирство и бунты резко сократили число бандитов. С Деметрио оставались уже только четверо или пятеро, когда он в последний раз увидел старух.
Был полдень, бандиты только что вылезли из заброшенных серных копей. И как раз в атмосфере этих поистине адских миазмов и погиб Деметрио, знайте это! Он подошел к поглощенным работой женщинам, которые даже не смотрели в его сторону, остановился около матери Калоджеро, встряхнул ее и закричал: «Проклятые, чего вы от меня хотите?» Женщина подняла наконец глаза и, не отвечая, оттолкнула его спицей. Это было легчайшее прикосновение, только чтобы отодвинуть в сторону Деметрио с его вопросом. И бандит действительно отошел, кончик спицы едва оцарапал ему выше локтя голую руку. И вот вам истинная правда: гангрена там или не гангрена, но умер Деметрио от едва заметной царапины, его убила спица, вязальная спица.
Тросточка
У меня была, а может, и сейчас есть сводная сестра или, как еще говорят, — незаконная дочь моего отца. Я видел ее раза два или три, когда был ребенком. С тех пор я о ней ничего не слышал; может быть, его уже нет в живых, этого божьего создания, которое моя мать прокляла, едва узнала о его существовании; а так как в ту пору я как раз сосал грудь, в мою пищу проникла испытываемая матерью горечь, и у меня началась крапивница.
Дело происходило в начале века в маленьком городке Авеллино, где мой отец блистал в качестве адвоката и, если не ошибаюсь, также и журналиста. У нас с отцом не было времени хорошенько узнать друг друга: пораженный почти невероятной в его возрасте (он был уже стар) болезнью, он убедил себя, что может спастись от нее бегством, переселившись в Неаполь. Но смерть села в тот же поезд, что и он, то есть я хочу сказать, что Неаполь ему не помог; он ушел от нас неслышным шагом чахоточного больного как раз тогда, когда я входил в девятый год своей жизни.