Золото Партии

Бешеный Боря получил свою кликуху после того, как во время атаки, когда рота прорвала немецкую оборону и ворвалась во вражеские окопы, его вдруг переклинило, и он в припадке ярости с ножами в двух руках буквально искромсал в капусту с десяток немцев. Его и от пленных потом с трудом оттащили, а иначе он поубивал бы и их. Когда все закончилось, он вдруг замкнулся, притих и всю ночь просидел в углу землянки, мурлыкая под нос свои узбекские песни. Говорить почти перестал, но в атаку лез одним из первых, словно смерти искал, и там оживал, наводя ужас на немцев.

…Это был полный пиздец. Отрезанная голова мальчика стояла посреди стола на блюде, а тело его валялось в углу комнаты. Девочка со связанными за спиной руками и кляпом во рту лежала на кровати. Между ее ногами на простыне растеклось кровавое пятно: безумный узбек то ли изнасиловал ее, то ли чем-то проткнул – Леха так и не понял, как он ее убил. Сам ББ отрешенно сидел в углу, раскачиваясь и тихо напевая какую-то очередную заунывную узбекскую песню…

«Веришь, внученька: у меня волосы зашевелились на голове. И так мне жалко стало этих детишек – бля, ну за что мы с ними так? Они-то здесь при чем? Мне тогда подумалось: «А ведь уничтожать нас всех надо, потому что потеряли мы на войне облик человеческий. Вот закончится она – с чем мы в мирную жизнь войдем? Как начнем нормально работать, общаться с другими, кто не воевал, с женщинами, детей воспитывать? Как избавимся от привычки убивать? Нет нам места в мирной жизни…» И так мне сделалось тоскливо, внучка, так хуево, что я чуть не пустил себе пулю в лоб. Уже и курок было взвел, но Бог, наверное, тогда руку отвел. Будь, что будет, думаю. Помог я подняться Бешеному Боре с пола, и пошли мы своей дорогой с ребятами. Курили молча, и никто так и не спросил у меня, что я там видел – все и так поняли, что кончил Байкабил детей. А к вечеру мы выступили маршем дальше, оставив этот городок…»

Губы Алексея Михалыча шевелились. Он смотрел в окно, папироса в его пальцах давно погасла. Воспоминания снова навалились на него, тяжелыми тисками сдавив грудь. Они терзали его постоянно, а ночами появлялись из темноты сотни теней с мертвыми лицами – и все эти лица он хорошо помнил, знал историю смерти каждого…

– Деда, деда! – радостно вбежала в комнату внучка. – А мы в войнушку играли! Я была медсестрой, Ваня командиром, а Люда и Петя – немцами. Мы их в плен взяли! Они в домике на детской площадке сидят, а Ваня их охраняет. Его как будто ранили в руку, а я его перевязала... Раз мы их в плен взяли, значит, война закончилась, и мы их домой отпустим, правильно?

– Правильно, внученька. Пленных всегда нужно домой отпускать. Живыми. Всегда.

21.05.07 18:54

Иван Костров

JezusFreakz:

Запретные мысли

«Уже подзабытая реальная жэсть. Ахуенно!» Ночной Дрочащий

Под полной луною, улыбающейся среди плывущих туч, тихо крадучись, незаметно для любопытных глаз, пройти через чёрную калитку с готическими узорами. Замереть в кустах жасмина у ограды, смотреть на жёлтый квадрат окошка во флигеле и с нетерпением ждать того часа, когда пьяненький сторож Макар, помолившись святым угодникам, заснёт праведным сном.

Бесшумно, как ночной ветерок, просочиться мимо флигеля, мимо высокого тёмного шпиля часовни, что иглой протыкает чёрное небо. Дальше, дальше, туда, где тёмные аллеи, благоухающие ароматами роз и сирени, где вечный покой нарушают только соловьиные трели. Там, среди покосившихся крестов и мраморных надгробий, среди древних склепов и гробниц, долго бродить в темноте, упиваясь чудесной летней ночью. Как будто случайно наткнуться на лизаветкину могилку.

Внезапно вздрогнуть, услышав вдалеке зловещий хохот неясыти, устыдиться срамных мыслей, почувствовав вдруг греховное желание. Вцепиться со всей силы в ненавистный осиновый крест, вырвать его и бросить наземь. Упасть на колени и остервенело разгребать голыми руками совсем еще свежий холмик чавкающей земли.

Любовно гладить грани гроба, обитые грязным бархатом. Поднять расшатанную крышку со слабыми гвоздями и, борясь со спазмами, жадно вдыхая запах лизаветкиной плоти, перепачканной в земле рукою достать свой напрягшийся срамной уд с натянувшейся залупою, слабо поблескивающей в неверном лунном свете.

Лизаветка!