Золото Партии

В лесу было тихо и пахло снегом. Лесная дорога петляла между гигантских черных елей. Мороз стоял нешуточный, деревья потрескивали, и казалось, что любой звук отзовется в студеной тишине хрустальным звоном. Однако послышавшийся вскоре шум мотора развеял эти иллюзии. Герасим прислушался, шмыгнул носом и поглубже зарылся в сугроб, окинув мимолетным взглядом небольшие холмики около дороги, из которых поднимался едва заметный пар от дыхания. На дороге показался мотоцикл с двумя седоками в квадратных касках и темно-серых шинелях с крестами в петлицах. За ними из-за поворота выполз небольшой бронетранспортер Greif с пулеметной башенкой, из которой за лесом следила пара внимательных глаз. Немцы ехали медленно, поминутно вглядываясь в заснеженную чащу — они знали, что в здешних лесах неспокойно. У Герасима немного задрожало под ложечкой и на мгновение потемнело в глазах. А казалось бы, должен был уже привыкнуть — сколько было таких засад, сколько стрельбы и трупов, а все равно каждый раз одно и тоже.

Все произошло довольно быстро. Две гранаты, треск немецкого пулемета, пара вскриков — и все было кончено. С мотоциклистами расправились в первую очередь и начали уже разделывать — предстояла долгая голодная зима. Из бронетранспортера извлекли трех контуженных — пулеметчика, механика и девушку в эсэсовской форме. Девушка была без сознания. Быстро добив немцев, партизаны распихали по вещмешкам мясо, распределили оружие, патроны и другие трофеи и в нерешительности остановились перед девушкой. Надо было торопиться, пока не подоспел патруль, тем более что она начала приходить в себя и пора было принимать решение. В конце концов Герасим подозвал к себе Степку, самого дюжего из отряда, забрал у него вещмешок и шмайсер, и молча кивнул на девушку. Степка со знанием дела тихонько шлепнул девушку по голове рукояткой пистолета, взвалил ее на плечи, и отряд в полном молчании двинулся в глубь леса.

***

После того, как через деревню прошли немцы, Герасим решил уйти в лес. С ним пошли еще несколько партийцев. Без баб, с топорами, некоторые — с небольшими ножами, а иные — и с ружьями, они забрались в самую глубину брянских лесов, которую про меж себя называли Медвежья жопа, построили шалаши и зажили довольно неплохо. Время от времени к ним приходили еще люди из соседних деревень, и к августу в Медвежьей жопе было около 40 человек — все здоровые мужики. Летом проблем с едой не возникало — лес кормит. Но чем ближе подступала зима, тем меньше становилось пропитания. Когда в декабре голод стал невыносимым, мужички собрались решать — как быть. И порешали. Первым съели бывшего председателя колхоза. Во-первых, самый старый, а значит, все равно помереть может, а во-вторых — уж больно не любили его мужики, в мирное время он с них три шкуры драл. Все произошло очень быстро — четверо накинулось на председателя, он лишь подергал ногами и обмяк.

Второму не повезло. На Алешку упала огромная сосна. Когда его достали — он был жив, но переломаны почти все ребра и исковеркана нога. Поскольку выходить его не было никакой возможности (да и не хотели особо этого мужики), участь Алешки была предрешена.

А потом стало легче — в отряд пришел еще один мужик и рассказал, что совсем неподалеку на одной из лесных дорог шальной снаряд разнес немецкий патруль. Поселенцы подорвались, и в распоряжении обитателей Медвежьей жопы оказалось 4 автомата, пара пистолетов и 4 мороженых немца, которых хватило на 2 недели. С тех пор Герасим с товарищами осмелели и стали изредка подкарауливать немецкие патрули — исключительно в целях пропитания.

***

«Неудобная, сука…», — пробормотал Степка, когда отошли уже довольно далеко. — «Неси, неси…», — одними губами улыбнулся Герасим и мельком окинул взглядом девушку, — «Сука…», — подумал он.

Суку принесли в землянку, раздели и по очереди, с расстановкой выебали во все доступные дыры. Периодически Степка тихонько шлепал Суку по голове, и она снова отключалась, произнося какие-то обрывки фраз по-немецки.

Суке сделали клетку и поселили в землянке покойного председателя. Ебали ее каждый день и по очень многу раз, так что она в скором времени просто немного сошла с ума и была согласная на все. Герасим ебал Суку не больше и не меньше, чем все остальные — в партизанском отряде был установлен определенный порядок. Надо сказать, что в Суке иногда просыпался рассудок, и она тоненьким слабым голоском с ужасно вытаращенными глазами что-то лепетала, захлебываясь, и прижимала обмороженные руки к груди. Однако языков никто не знал, поэтому ей просто затыкали рот и ебали дальше. Иногда она принималась биться и кричать — тоже слабым тоненьким голосом — тогда ее немного били и ебали дальше. Если бы Сука знала, в какой глуши она находится, то, наверное, окончательно сошла бы с ума от безнадежности. Кормили Суку как придется, то есть почти не кормили.