В вечер бала мать Садимы отправила ее спать рано, потому что должна была присматривать за сестрами Уоткинс, пока будет длиться праздник. Садима осталась одна в комнате с закрытыми ставнями. Солнце еще не село. От бала ей досталась лишь далекая приглушенная музыка. Впервые их с Мэй разделили, и так Садима узнала свое место.
Мать Садимы, которую все звали Няней Рози, как могла утешила дочь. Отец тоже внес свою лепту. Он разбудил ее на заре, велел надеть мужские штаны и следовать за ним.
Они вошли в лес, и для начала он сделал ей внушение:
– Что это за завидки ты устраиваешь? Ты же не хочешь всерьез оказаться на месте девиц Уоткинс, у которых зад всегда в тепле, а руки дырявые? Какая тебе польза, я спрашиваю, от этого бала и платья с бусами?
И вот тогда он протянул ей ружье. Малого калибра, но стреляло оно по-настоящему. Садима не верила своим глазам.
– Я научу тебя охотиться. Но, имей в виду, по-серьезному. А не от нечего делать, как эти скучающие помещики.
Смеясь, он описал ей, что за выезды устраивает для мистера Уоткинса. Как псы выслеживают дичь, гонят ее, приносят подстреленную – в общем, делают почти всю работу. Как следом идет орава слуг, несущих пороховницы, мешочки с дробью, запасные ружья, ягдташи и даже маленький складной стульчик, потому что мистер Уоткинс, порхающий налегке, как пташка, очень быстро устает.
– Притом мистер Уоткинс куда лучше этой молодой знати, что привыкла охотиться сворой. Он хотя бы моих советов слушается. А я его плохому не научу. Беременных зайчих он не стреляет, не донимает куропаток, паля без разбора в каждую стайку, какая вспорхнет на его глазах, не выкуривает кроликов из нор.
Садима слушала, как костерит отец шумных джентльменов, разоряющих лесные угодья и не умеющих целиться своими новомодными ружьями.
– Ждать им невмоготу. Им лишь бы только ружье разрядить. А потом хвалиться между собой своими подвигами.
Отец сделал паузу.
– В общем-то, так же точно у них и с же…
Опустив взгляд на внимательно слушавшую семилетнюю дочку, он закончил:
– Ну да неважно. Словом, я научу тебя охотиться.
Походы в лес вскоре вошли у них в привычку. И Садима усвоила важную истину, которую отец не сумел выразить в словах. Ей никогда не пойти на бал, но зато она может разгуливать по лесу в штанах. Мэй всегда будет пленницей в своей комнате. А Садима научилась дорожить свободой.
Она продолжала охотиться в одиночку, по ночам. Выходила, когда весь дом уснет. Выслеживала дичь вволю, но не стреляла. И без того ускользнуть из-под надзора миссис Уоткинс было непросто. Прибавлять к этому еще и необходимость прятать трофеи она не хотела.
Порой кто-то из слуг замечал ее ночные побеги. И, разумеется, заключал, что миловидная горничная живет порочной жизнью. Однако до сих пор ей удавалось выйти сухой из воды, и она продолжала охотиться, не становясь жертвой сплетен.
Увы, согласившись остаться у лорда Хендерсона, она окончательно порвала с былой спокойной жизнью. Ее доброму имени конец.
А потому в ружье она нуждалась как никогда.
Едва показался дом Уоткинсов, у Садимы екнуло сердце. Казалось, она покинула этот привычный уголок давным-давно. Слуги были заняты кто чем. Она незаметно проскользнула в амбар, где прятала ружье и охотничье платье, и потихоньку вышла.
Оказавшись снаружи, она остановилась. Дом родителей был совсем рядом. Она могла бы зайти, успокоить их. Но что она им скажет? Садима представила, как бормочет путаные объяснения. Мать с отцом станут отговаривать ее возвращаться в Бленкинсоп. К такому трудному разговору она не была готова.
Садима оценила свое везение. Не в пример матери Мэй, ее мать не проводила смотр ее нарядам, не указывала, как ей чихать с изяществом, не прокрадывалась ночью к ней в комнату – словом, не пыталась любовно направлять малейшие ее поступки.
И, пользуясь преимуществом смелых детей, которым родители предоставляют свободу, Садима обогнула родной дом и углубилась в лес.
Оказавшись в тени деревьев, она засыпала в ружье две мерки пороху, вложила пыж и свинец, прибила шомполом, добавила пороху на полку и взвела курок. Голод обострял все чувства. Но она не собиралась стрелять в первое, что подвернется. Она искала лакомый кусок. Так она пропустила несколько стаек куропаток и фазанов.
И тут увидела его.
Белый кролик. Шерсть у него была такая, какой она никогда не видела прежде: белоснежная, густая, блестящая. Великолепный зверь. Большой, сильный, с мощными задними лапами. Ничего общего с карликовыми кроликами с висячими ушками, которых маленькие девочки держат за питомцев. Изумительная особь. Едва заметив его, Садима поняла, что с ним-то и померяется силами.
Словно прочтя ее мысли, кролик поднял голову и посмотрел на Садиму. Он не прижимал уши, не шевелил носом, принюхиваясь, – страха в нем не было.
Вдруг кролик сорвался с места. Садима была начеку. В тот же миг она бросилась следом, с ружьем на ремне, чтобы не мешалось. Она бежала, радостно чувствуя, как напрягаются крепкие бедра, как легко несут ее ноги по кочкам и корням.