Золото, перина и ночная чертовщина

Окно весело застучало ставнем. Гвоздь был шуткой, предупреждением от существа, не пытающегося обуздать своих сил. Да, дом готов был поговорить, если ему предлагали, но он напоминал Садиме о своем диком нраве и о том, что с гостями, имевшими несчастье переступить его порог, может делать все что вздумается. Пусть Садима не воображает, будто ей по плечу водиться с демонами на равных. Маленькая горничная заигралась, а колдовство не игрушки: она имеет дело с превосходящей ее силой.

Садима задержала дыхание. Выносить боль она умела. Она осторожно сняла туфлю, затем чулок. Перевязала ногу носовым платком и поднялась, опираясь на стену. Стена была теплой. Садима не хотела ее касаться. Она отняла ладонь и запрыгала на одной ноге. Но потеряла равновесие. Рука подхватила ее.

На нее смотрел лорд Хендерсон. Садима слишком запыхалась, чтобы как-то отшутиться, и глаза были слишком красными, чтобы изображать гордость. Он взял ее на руки – она не противилась – и отнес в ближайшую туалетную комнату. Одним движением он смел со столика флаконы с духами и усадил на него Садиму.

Лорд промыл рану и взялся за бинт. Садима еще не оправилась от шока и сидела тихо. Его движения – уверенные, точные – немало ее удивляли. На ее памяти редко кто из господ умел оказывать первую помощь. Лорд встал на колени, чтобы лучше видеть стопу снизу, в точности как делала она сама, обувая и разувая сестер Уоткинс.

Он приподнял ее ногу за щиколотку. Садима почувствовала, как запульсировала ее кровь, стуча в ладонь Адриана.

– Все гвозди здесь из чистейшего золота, – сказал он, внимательно осматривая рану.

– Но остры от этого не меньше.

Лорд Хендерсон поднял бровь.

– Я имел в виду, что рана чистая, заражения не будет.

– Усадьба у вас коварная, – буркнула Садима.

– Возможно. Но она моя.

Он произнес это решительно, как бы с вызовом, осмелится ли Садима злословить про его безумный и опасный замок. Она промолчала. Адриан опустил голову и стал перевязывать ей ногу.

Кончив, он на миг задержал взгляд на обнаженной голени. Залюбовался расцвеченной синяками кожей. Украшениями юной девушки, которая живет на бегу, вечно что-то несет, снует, натыкаясь на вязанки хвороста и углы шкафов. Он провел рукой по щиколотке, по икроножной мышце, округлой и твердой.

– Готов поспорить, вы быстро бегаете, – сказал он, улыбнувшись.

Но улыбка тут же потухла.

– Здесь это может оказаться преимуществом, – прибавил он.

Лорд поднял на Садиму усталый взгляд, и она прочитала в нем безнадежность.

– Полагаю, вы теперь уйдете? – спросил он.

– Разумеется нет, – ответила Садима, не раздумывая.

Лорд Хендерсон думал, что она отступится.

– Мне, насколько я знаю, осталось последнее испытание. И вы правы. Бегаю я быстрее ветра.

Она вложила в ответ все оставшиеся у нее силы. И спрыгнула со столика. Удивленный Адриан хотел было подхватить ее, но она ловко приземлилась на здоровую ногу, не касаясь другой земли.

– Однако мне нужно немного проветриться, – прибавила она. – Выйдем на воздух.

Адриан обул ее в сапоги и повел, поддерживая рукой за талию. В парке они добрели до купы деревьев, скрывавших замок.

Зайдя за них, они уселись, привалившись спиной к стволу. День был из тех, столь желанных после зимы, когда воздух впервые по-весеннему мягок.

Адриан склонился к Садиме и стал рассказывать истории про ноги. Садима представить себе не могла, что это может стать темой для беседы. Он описывал свои первые любимые ботинки и наслаждение, с каким оставляешь следы на нетронутом снегу. Садима слушала тем внимательнее, что слова его ложились почти сразу на ее губы. Он рассказал, как, лежа в кровати, заворачивает ногами простыни, будто делает гнездышко. Он вел изумительно беспечную, домашнюю беседу, шепча ей в самую впадинку уха. Слегка куснув прежде за мочку, чтобы слова чуть царапнули влажную, ставшую чувствительной кожу. На этот раз у Садимы и впрямь отнялись ноги. Она стиснула его за талию со всей силы, и он, похоже, не нашел это неприятным.

В свой черед она рассказала про ботинки сестер Уоткинс на шнуровке: шестьдесят дырочек на троих, почти час нужен, чтобы обуть каждую. А еще про то, как приятно давить в лесу грибы-дождевики. Мягкая белая скорлупка разлетается под каблуком облаком спор. Голова ее покоилась на руке Адриана, на мышце плеча, округлившейся как мышиная спинка. В конце концов она заснула, уткнувшись носом в сгиб его локтя, чувствуя щекой, как тихо вздымается его грудь.

* * *

Садима любила, как все устроено в ее крепком теле. Ценила свои ноги, несущие ее по лесу; твердые руки, которые целятся, не дрогнув; кровь, что питает и согревает грудь; желудок, мирно переваривающий пищу; мозг, который то трудится, то спит в неизменной и правильной последовательности. Она с жалостью наблюдала сестер Уоткинс с их ущербной анатомией малокровных, завернутых в шелка хрупких тел.

У Садимы раны затягивались быстро. На следующий день она уже могла наступать на ногу. А еще через день постучала на заре в дверь спальни лорда и пригласила его на охоту.