Золото, перина и ночная чертовщина

Лишившись дневника, я стала писать на стенах. Пишу я совсем мелко. Могу вместить до пятидесяти слов на кирпич. Одна служанка передала мне угольный карандаш. Когда он кончится, буду искать ему замену.

Колени, стопы, крестец… они до того болели, что как-то ночью я тайком отъединила их от тела. Теперь же поступаю так, едва остаюсь одна. Разбираю себя на части в своей темнице. Вытягиваюсь по кусочкам и так располагаюсь в этом тесном месте чуть удобнее.

А ведь когда-то я с трудом отсоединяла малую частичку уха! Теперь же могу разъять себя полностью. Благодаря этой уловке я еще никому не доставила радости ни всхлипами, ни мольбами о пощаде.

Едва открывается дверь в подполье, я быстро собираюсь обратно. Я порядком наловчилась в этой игре. Наведываются ко мне регулярно. Просовывают еду, забирают ночной горшок. Для этого внизу стены есть небольшой зазор.

Другое окошко – на уровне лица, чтобы я могла разговаривать. Иногда приходит служанка с Адрианом за руку. Мы с ним играем как можем, он сует ручонки в отдушины моей тюрьмы. С ним я смеюсь, чтобы подбодрить его, но он, кажется, и не волнуется. В таком возрасте ничто не удивляет.

К тому же он привык видеть маму лишь кусочками. Потому что ночью я сбега́ю какой-нибудь своей частью и забираюсь к нему.

Через зазор проходят мои глаза, уши, рот, руки целиком и ноги до колен. Дверь в подземелье на ключ не запирают – к чему им утруждать себя? И части мои бегут в темноте.

У меня две маленькие отрады. Сперва я иду к спящему сыну. И каждый вечер оберегаю его сон. Глаз мой смотрит на него, ладонь гладит по волосам.

Затем я навещаю мужа. Сладко же храпит он для того, кто живьем замуровал молодую жену в подземелье собственного замка! Рот мой всю ночь нашептывает ему угрозы. Такая практика приносит плоды. Днем он теперь похож на собственную тень, точно призрак.

Ах, могла бы я сбежать из темницы целиком! Взять с собой сына и исчезнуть! Ничего больше мне не нужно. Золота я могу создать сколько угодно.

Да, вот только увы: через отверстия в стене не всё проходит. Бедра еще могут похудеть. Но грудная клетка слишком широка. Мне нужно будет научиться разбирать ее всю: отделять сердце, легкие, каждое ребрышко. Но, даже сумей я это, останется голова. Череп, мозг не пройдут. А раздробить их невозможно.

Черная вода исчезла в сливном отверстии.

Садима в ужасе не двигалась с места, не в силах опомниться от того, что прочла. Права была мама, когда говорила ей держаться подальше от колдовства. Пора было отсюда бежать.

Между тем стемнело. Садима вышла из ванной комнаты и шагала погруженными во мрак коридорами, сжимая в руках ружье. В спальне она бросилась собирать вещи.