Золото, перина и ночная чертовщина

– Я не знаю. Лет десять тому назад я решил, что отправлюсь путешествовать. Стал учить языки. Захотел посмотреть на мир за пределами имения. Думаю, моя мать испугалась. Почувствовала себя брошенной. Надо сказать, она – уже не совсем она. Как-то утром я проснулся с чувством, будто во мне чего-то не хватает. Со смутным ощущением неполноты. И с тех пор я не могу покинуть замок Бленкинсоп. Стоит отдалиться, как мне становится нехорошо. Та недостающая часть явно спрятана где-то в усадьбе. Я искал, рылся, обшаривал всё. Месяцы напролет. Филип помогал мне. Но всё впустую. И тогда однажды мне пришла мысль. Только не смейтесь. Мысль до смешного романтическая. Я подумал, что если встречу кого-нибудь, кто испытает ко мне некие чувства, то – мало ли? – быть может, человек этот сумеет отыскать и недостающий кусочек меня. Да, знаю, это глупо. Можете смеяться.

Садима не смеялась.

– Значит, вот в чем настоящая цель испытаний? На самом деле это никакие не брачные игры… Вы ищете того, кому под силу… эм-м… чувствовать части вашего тела, когда они отделены от вас?

– Да. Днем нами правит логика. Мы мыслим и смотрим на мир рационально. Но сон высвобождает в нас все странное, волшебное. Я устраиваю так, чтобы претендентка ночевала в особой кровати. Ночью какая-то моя часть прячется под горой матрасов. С утра я задаю ей вопрос. По ответу понимаю, удалось ли ей что-то заметить, почувствовать спрятанную частичку… если да, то возможно, она сумеет отыскать и другую, ту, которую украла у меня мать.

Садима не знала, под силу ли ей такое. Она вспомнила минувшие ночи. Да, пожалуй, она ощущала некое присутствие… Или это были просто сны?

– Значит, это и есть третье испытание? – спросила она. – Найти недостающую часть?

– Это единственное настоящее испытание. Но начать с него я не мог. Каждая, кому я заикнулся бы про части тела, которые расхаживают самостоятельно, сочла бы меня опасным безумцем.

Садима подумала, что «опасное безумство» – это именно то, во что она ввязалась.

– Хорошо, – сказала она. – Я поищу.

Адриан, казалось, сдержал облегченный вздох. Он ответил ей робкой и благодарной улыбкой. От нее внутри у Садимы все перевернулось.

Только этим и можно объяснить вылетевшие у нее слова:

– Действовать будем последовательно. Раздевайтесь.

– Простите? – произнес юноша, уместив в единственное слово всю свою лордовскую светскость.

Садима готова была отступить. Но вдохнула поглубже и удержалась на месте.

– Хорошо бы знать, что искать, – сказала она. – Уверена, на ногах у вас по пять пальцев. Но, возможно, что-то исчезло там, где сами вы не увидите, – на спине, к примеру. Я осмотрю вас.

Глаза Адриана блеснули интересом. Он стоял босиком, в штанах и рубахе. Сняв их, он остался в одних кальсонах.

Садима не отступила.

– Я должна осмотреть всё, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

На этот раз лорд Хендерсон не сдержал улыбки. И медленно снял кальсоны.

Садима глядела ему в глаза так прямо, как никогда еще никому не смотрела.

– Так, так, так, – сказала она.

И снова:

– Так.

Затем:

– Так. Э-э, ложитесь.

Адриан улегся на спину. Садима опустилась возле него на кровать на колени. Собственная нагота ничуть не смущала Адриана, он закрыл глаза, слегка расставив расслабленные руки и ноги.

Рука Садимы поднялась сама собой. Будто не только у лорда части тела жили собственной жизнью. Садима глубоко вдохнула и напомнила себе, зачем все это затеяла, сосредоточившись взглядом на верхней половине туловища юноши.

– Эм-м, я начну с ладоней и ступней, – сказала она. – В них, кажется, много маленьких косточек?

– Двадцать семь в каждой ладони, – подтвердил лорд Хендерсон.

Садима взяла его руку в свою. Она начала с той части тела, прикоснуться к которой, как ей казалось, будет наименее бесцеремонно. Однако этот жест – соединение двух рук – таил в себе глубокий подтекст, подразумевая давнюю близость.

Она ощупала длинные пальцы и долго вглядывалась в тончайший узор огибающих друг друга бороздок на подушечке большого.

– Дерматоглифы, – прошептал Адриан.

– Что?

– Так по-гречески называются рисунки на пальцах. На миллиард людей не найдется двух похожих. И в них самое большое число нервных окончаний, то есть они лучше всего ощущают прикосновения.

Садима не смогла удержаться и коснулась подушечки языком, проверяя, почувствует ли он эти узенькие бороздки. И, медленно проводя его кончиком по подушечке каждого пальца, она действительно распробовала полосчатые узоры – разные и не имеющие пары среди миллионов прочих. Адриан вздрогнул.

С тыльной стороны рука немного загорела. На фалангах виднелся едва приметный светлый пух. Кожа в верхней части ладони была жесткая, загрубевшая. Видеть у лорда твердые руки рабочего Садиме было странно. Заметив на большом пальце след давнего шрама, она с некоторым смущением вспомнила, что грезила об этой руке в первую ночь. Ту ночь, когда Адриан спрятал под матрасами свой мизинец.

Проверяя косточки ступней, она спросила:

– Ваша мать не могла украсть у вас волос?