Золото плавней

Издревле соблюдался обычай ставить в казачьем дворе две конюшни: одну для выездных лошадей (на них ездили в гости, на ярмарку, в церковь, участвовали в скачках), другую – для лошадей рабочих, на которых пахали, сеяли, ездили в поле за снопами, сеном, подсолнухами, вывозили навоз со двора и удобряли им свои паи.

В первом отделении всегда находилась строевая лошадь, предназначенная для воинской службы. Покупали ее заблаговременно, чтобы казак до службы привык к ней, изучил ее повадки.

Казаки старались купить сыну породистого жеребенка. Тем самым детство и юность будущего воина были неразрывно связаны с родным для него существом. Казачонок приучал коня к себе, своим командам, постигал основы верховой езды. Впоследствии они вместе осваивали приемы джигитовки. Четвероногий друг учился не бояться выстрелов.

В станице Мартанской разведение лошадей составляло особую главу доходов. Коневоды угоняли табуны в степь с ранней весны и до поздней осени. Огораживали место, куда их сгоняли на ночь – летний баз.

Осенью иной раз случались нападения волков. Но кони во главе с Курганом могли защитить себя. Жеребцы загоняли молодь в середину, а сами с кобылами занимали круговую оборону.

На летних сборах молодые казаки уже могли показать свою удаль и успехи перед службой: рубка лозы одним и двумя клинками на скаку; индивидуальная и групповая джигитовка; прием, когда по команде казака конь должен быстро лечь на землю, чтобы хозяин из-за него произвел выстрел.

Выучку коня проверяли и другим способом. Новобранцы отходили от своих коней метров на пятьдесят и окликали их по имени или подзывали условным свистом. Задача нелегкая! Ведь среди многочисленных молодых парней, одетых в одинаковые бешметы, шаровары да черкесски, не так легко найти своего хозяина, если еще учесть, что нередко бывали у коней одинаковые имена. Хотя и старались казаки дать имя своему питомцу отличное от других. Тут уж конь казака ориентировался по запаху или по условному, только ему понятному сигналу. Но даже среди большого числа подготовленных лошадей попадались особые, необыкновенные, с даром артистизма.

Бывало, подойдет лошадь к казаку, а тот ее спрашивает:

– Как ты меня любишь?

И его верный четвероногий друг тут же снимает с казака губами папаху – кубанку – и, опустившись на одно колено, кланяется ему, вызывая восторг и восхищение окружающих.

Единение мартанцев с лошадьми было поистине нерасторжимым.

Если в бою казак был ранен и падал, то конь всегда останавливался, подходил к нему, трогал его лицо губами и, даже если не получал команды от хозяина, опускался рядом, чтобы раненый мог забраться на него хотя бы поперек седла. Так верный товарищ выносил казака из боя, спасая от неминуемой гибели.

Поднимая облако пыли, весь табун устремился за своим вожаком. Курган, осознавая свою ответственность и положение, порой подгонял своих четвероногих собратьев громким ржанием.

– Бачиш, сынку, – слегка подтолкнув в бок Акимку, сказал Гнат Рак. – Там попереду башти. На них наши козакы. А там за ричкою, трохи виддалы, бачиш, верхивкы раин високих, там и станиця наша, та ридна хата.

Акимка прижимался спиной к отцу. Гнат чувствовал через сукно черкески, как быстро бьется сердце сына от охватившего его волнения.

– А у башти, вышки, стало быть, бачиш людей бага-то? То наши станишные що вперед пышлы. З ними и командир наш сотник Микола Билий, – заметив волнение сына, сказал Гнат. – Все, Акимка, почитай уже вдома.

Акимка был рад. Генная память подсказывала ему то, что, казалось, было утраченным безвозвратно, возвращалось вновь, заполняя сердце радостью. Родина и все, что связано с ней, приобретало новый смысл, новые краски. От этого переживания в Акимкином детском сердце сливались воедино, соединяясь в восторг. Он – казак. Он – потомок славного казачьего рода Раков, ведущего свое начало из Запорожской Сечи. И отец, и станичные казаки, и этот конь, и даже Курган, и та вышка, названная отцом непонятным еще ему словом башти, и станица вдалеке – все это становилось реальностью, всплывая из прошлого отдельными отрывками и возвращаясь в его сознание единой картиной.

– Добре, батько, – вторил Акимка отцу, – мы вдома.

Глава 32 Гамаюн

– Все тихо, та спокийно, господин сотник. Черкеса не бачылы з того самого моменту, як воны коней наших вкралы, – докладывал Билому Иван Колбаса, когда сотня приблизилась к вышке.

– Добре, Иван! То нам и потрибно. За те й живота свого не щадымо, – ответил сотник. – Ось и мы з пэрэмогою повертаємось.

И, замолчав на секунду, добавил:

– Жаль, що не вси.

Иван Колбаса снял папаху и осенил себя двуперстием:

– Царство Небесне. Упокий, Господи, души козакив, шо живит свий у справи ратний поклалы.

– Аминь, – отозвались десятки голосов станичников.

– А шо, господин сотник, дозвольте з рушныцы бахнуты з нагоды вашого повертання. Хай у станицы почують, шо з перемогою повертаетэсь? – спросил Иван Колбаса. – Зараз так вдарю, шо вси с хат побегут вас встречать.

– Дозволяю, Иван, добре! – махнул рукой Микола.