Золото плавней

– Третього дня послала мене мамка до бабки Аксиньи за видваром. Справа до вечора була. Пидходжу до ея хаты, бачу, а ворота розпахуються тай на баз до нее на всьому скаку арба влитає з титкою Аксиньэю. А у той арби людына лежыть, як та куль. Я трохи слякався, але дюже интересно стало шо дале будэ. Я через плетень гайсанув тай у кущах сховался. Бачу, а тут з хаты бабця Аксинья выходэ, очима блыщиты, сама уся у чорному. Рукамы стала махаты, улюлюкае. До арбы йиде. Полог видкыдаэ, а пид ним в арби дядька Гамаюне лежыть. Билий як той мертвяк. Стала бабка Аксинья стогнаты, дыму пускати. Ну що та видьма. Тетка Аксинья, шо около стояла без почуттив впала з ляку. А я дывлюся, шо дале будэ. Тут бабка Аксинья знову в хату шасть и тут же назад йиде. З выгляду як той грець. Очи выблискуваты вогнямы, заместо рук лещетки, а з рота икла стырчат. Пийдышла до арбы, схылылася над дядьком Гамаюном, прыпала до його выи клыкамы и давай кров пыты. Напылася. И тут ее грець крутыть почав. Навколо себе крутыться, улюлюкаэ. Тетка Аксинья вроде очнулась, а бабка знахарка то ей и балакаэ, мол гэть до отамана, а сама то она за Гамаюном прыглядыть. И тильки тетка Аксинья за ворота шасть, як знахарка дядька Гамаюна на плече звалыла и у хату потягла. Я бачу, а з дымаря дым чорний потягнувся. Стало буты засмажыла дядька Гамаюна видьма и зьыла. Я що е силы через плетень гайсанув и до хаты своей втек. Никому не говорыв, тильки вам. И вы щоб мовчалы мне.

Казачата слушали, затаив дыхание. Кто с легкой завистью, оттого что их товарищ смог увидеть то, что не довелось увидеть другим. Те, что помладше, слушали со страхом в глазах. Каждый знал, что бабка Аксинья занимается знахарством, но никто из них никогда не заходил к ней на баз.

– Тююю, та ты брэшэшь, чи ни! – нарушил молчание Николка Кушнарэнко, внук шабера деда Трохима.

– И ничого нэ брэшу. За что купыв, за то продав, – уверенно ответил рассказчик.

– Харе, робя, лясы точыть, тай лякалки балакать. Гай-да раков варыть, – подбодрил всех Николка, внеся оживление в нависшую тишину.

Где-то совсем рядом громыхнули два ружейных выстрела.

– Должно быть, с поста пуляют, – важно заметил старший из компании, что поведал страшную историю о станичной знахарке.

От неожиданности казачата повскакали на ноги, всматриваясь в сторону поста. Над дальним перелеском, где ерик соединяется с излучиной реки Марты, зависло сизоватое облачко. До слуха казачат долетели отрывки смазанных фраз.

– Раки подождуть. Гайда, робя, до поста. Подывымся шо там робыться, – сказал Николка Кушнарэнко, наспех натягивая шаровары и рубаху на мокрое тело.

– Эй, Лушпай, а ты чого?

Лушпай сидел как завороженный, глядя неотрывно в одну точку. Николка подошел к товарищу и тронул его за плечо. Тот вскрикнул от неожиданности и издал характерный звук.

– Фуууу, – протянул Николка, давая малому подзатыльник, – шоб ты сказывся, Лушпай. Як та порося.

– Николка, выдчыпысь вид него. Бачиш вин слякался, – казачонок, из тех, кто был постарше, вступился за младшего товарища.

– А чого Лушпай бздыть, нэвозможно стоять, – ответил Николка.

– Вин воздух спортыв с ляка. Вин ще малэнький, – и другой казачонок вступился за Лушпая.

Николка сконфузился и уже более спокойно ответил:

– Так я ж и кажу, шо вин так набздив, шо аж воздух испортыв.

И, стараясь перевести внимание с Лушпая на предстоящие приключения по дороге к посту, добавил:

– Гайда, побачимо шо там робится. Лушпай, швидко одягайся, чекаемо на тебэ.

Наскоро одевшись и забыв о раках, всем гуртом помчались казачата к казачьему посту. Не до раков сейчас. Казаки зазря стрелять не станут. Стало быть, что-то важное случилось. Может, абреки снова, а может, еще что.

У каждого в голове мелькала шальная мысль стать свидетелем стычки станичников с черкесами.

Попрощавшись с Иваном и Ониськой, оставшимися нести сторожевую службу на баштях, казаки, ведомые сотником Миколой Билым, направили своих коней в сторону станицы. Оставалось каких-нибудь полторы-две версты. Сердце радостно билось, оттого что родная хата уже рядом.

– Гнат, – подозвал к себе одного из братьев Раков Билый, – коней ведите к летнему базу у степу. В станице им делать сейчас нечего. Коневоды пусть с вами идут, там и останутся с конями, а вы в станицу опосля повертайтесь Ты за старшего.

– Добре, батько! Улагодым! – отчеканил Гнат.

– Да ладно тебе, удумал тоже… «батько», – отозвался Микола. – Батько наш, атаман, в станице.

Гнат, приложив руку к папахе и отдав честь Билому, развернул коня и, улюлюкая на черкесский лад, пустив коня рысью, полетел в конец строя, где шли коневоды с их подопечными. Косяк станичных лошадей пополнился черкесскими из аула. Нужно было быть внимательными, чтобы чужие кони обвыклись и были приняты в станичный табун. Курган взволнованно пофыркивал, иногда раздавалось его нетерпеливое ржание, несколько раз он пытался затеять потасовку с черкесскими конями. Таким образом Курган показывал, кто истинный хозяин в табуне.

Отделив черкесских коней от станичных, коневоды во главе с Гнатом Раком погнали оба косяка к летнему базу, что был устроен в степи.