Золото плавней

– Соринка, – ответил коротко на молчаливый взгляд атамана, стоявшего рядом с ним. – Окаянная! Казачата, бесовы души, пыль столбом подняли, вот что-то и в глаз попало!

Сам атаман был торжественно строг, неумело скрывая волнение, понимающе кивнул, думая: «Как Микола? Жив ли? Не ранен? – мучал себя вопросами. – Господи, помоги!»

За палисадником, стороной, стояли работники из хохлов. Лицо Марийки было такое же белое, как ее платок на голове. Выполняя наказ хозяина, она примчалась одной из первых на центральную улочку. И теперь во все глаза высматривала Марфу. Но сердце ее нет-нет да и сжималось от мысли, что она скоро увидит Василя. Взявший силой ее казак теперь грел душу, порождая фантазии, от которых заливалась огнем. И хоть к знахарке и притащили хлопцы раненого и побитого Пашку Кочубея, который, говорят, бредил ей, ноги ее стояли здесь. Она ждала чего-то и надеялась, отдаваясь полностью грешным мыслям.

Станичный дьякон, подбирая полы серой от пыли рясы, пулей припустил к звоннице. Вскоре над станицей разнесся праздничный перезвон колоколов. Все станичники поочередно повернулись в сторону церкви и трижды осенили себя двумя перстами, вознося молитву Господу. А перезвон, накатывая волнами, плыл по воздуху, растекаясь по станичным улочкам, крышам хат, отзываясь эхом от ближних горных хребтов. Где-то там, на башти, скрывшейся за перелеском и излучиной Марты, услышав доносившиеся до слуха раскаты колоколов, Иван Колбаса и Ониська Козуб сняли папахи и перекрестились.

– Слава богу, дома! – сказал негромко Иван, подмигнув взволнованному Ониське.

Станичники все как один смотрели туда, где было начало улицы. Нетерпение брало верх. «Когда же!»

– Эх ма. Да, что они там? Заблудились?

– Дэвись!

– Едуть! Едуть! – закричали казачата.

Из-за поворота показался первый всадник. «Судя по виду, Микола. Ну, слава богу! Жив! – промелькнуло в голове у атамана. – Но почему в седле сидит не так, как должно?! Перекосился на бок. Неужто ранен?!»

Вот и за первым всадником появился второй, с бунчуком в руке.

– Василь! Унучок! Ай, молодца! – всматриваясь в фигуру всадника, радостно крикнул дед Трохим, от сердца старика сразу отлегло.

Один за другим, следуя ровным походным строем, подъезжали казаки к стоявшим большим полукругом станичникам.

До слуха встречающих долетали обрывки походной песни:

За высокы за курган по стэпу стэлыл туман,
А на нэбе алая заря…

Станичники в нетерпении разглядывали всадников, угадывая издали своих близких. Все ближе и ближе родные лица, опаленные суховеями да яркими солнечными лучами.

– Сотня! Стой! – прозвучала четкая команда. Казаки, натянув поводья, замерли вместе с конями на месте.

Сотник Микола Билый, превозмогая боль в руке, спешился и чеканя шаг подошел к атаману.

– Господин атаман, вверенная мне сотня с боевой задачей справилась. Аул и враждебные нам черкесы уничтожены. Станичные кони, а также захваченные у черкесов, приведены в станицу и отправлены на летний баз. Взяли в полон сына местного князька. Марфу освободили. И… сынок Гната Рака нашелся, – отчеканил Микола.

По рядам станичного люда волной прокатилась новость:

– Акимка нашелся!

– Сынок Гната Рака!

– Сколько годков-то минуло с того дня! Неужто, господи!

– Чудо, да и только.

– Добре! – ответил атаман и обратился к казакам. – Здорово живете, станичники!

В ответ сотня луженых глоток, как бурный поток горной реки, ответила:

– Слава Богу!

– Вольно, казаки! Спешиться! Разойтись! – пронеслось по рядам всадников. Радостные казаки спрыгивали с коней в объятия своих родных, бросившихся к ним.

Арбу, где лежали убитые, окружили родственники и близкие. Раздались громкие женские рыдания. Несколько стариков, увидев в арбе горца, сверлили его проникающим холодным взглядом.

Черкес от неожиданности выпучил глаза, озираясь загнанным волком. Марфа, посмотрев на него, ухмыльнулась. «Что, боязно? Это тебе не в горах, здесь иные законы», – говорил ее взгляд.

Тот зло зыркнул на казачку и тихо выругался, отведя взгляд в сторону. Он был чужим здесь, среди этих шайтан-казак. Жизнь его отныне не стоила и ломаного гроша. Лишь Аллаху ведомо, что сделают с ним извечные враги – казаки. Вверяя свою судьбу Всевышнему, черкес закрыл глаза и зашептал молитву.

– Бисмил-ляяхь, таваккяльту алял-лаахь…Аллаахумма иннии ауузу бикя ан адыл ля, – донеслось до слуха Марфы.

– Чистый басурман, шо той грэць, – отвернувшись от горца, прошептала казачка. Спрыгнула с арбы и затерялась в толпе в поисках хохлушки-батрачки.

– Марфа! Марфа! – закричала та, снимая платок и отчаянно махая им, привлекая внимание. Девушка улыбнулась и пошла к ней – ноги уже несли домой, хотелось скорее домой к батеньке, успокоить родного.

Колокольный звон стих. Толпа смешалась в одно человеческое море. Радостные возгласы одних смешивались с причитаниями и рыданиями других. Слезы радости и слезы горя в основе своей одно и то же, хотя и имеют разную природу.