Золото плавней

Проводив скрипящую большими деревянными колесами арбу с телами убитых станичников и раненым Гамаюном, младший урядник Димитрий Рева, оглядев всех, подозвал к себе Степана Рябокобылу, Сидора Бондаренко и двух молодых казаков Ивана Пяту и Сашко Журбу. Зная суровую натуру Димитрия, казаки мешкать не стали, резво подошли и стали кругом. Журба отогнал сонного овода с лица, сбив жужащую тварюгу в заросли зеленой крапивы и лопухов. Гордость распирала Сашко – его выделили, как и Пяту, это уже о многом говорило.

Рева жестко посмотрел на лица молодых парубков и, тяжело вздохнув, принялся говорить:

– Хлопцы, – начал Димитрий. – Слухайте, шо кажу. У Гамаюна в крепостице мортирка була. Старая, еще дедовская. Но пуляет як нова. Черкесам она как зайцу пятая нога. Если цела осталась, нам пригодится. У мэне в натруске пороха немного есть, на заряд хватит. Камней мелких соберем, пыж из тряпья сделаем. Впятером осилим мортирку вниз спустить. Ну як?

Казаки отмерли, отпуская напряжение. Старослужащие закивали, соглашаясь.

– Доброе дило, – поддержал Рябокобыла, привычно поглаживая рукоятку шашки, потемневшую от времени и отпалированную пальцами от долгого применения. – Если черкес сунется, хвоста ему як тому чорту подпалим.

– Ой, гарно! – поддержал и Бонадаренко.

– А кубыть нэ сдюжэ мортирка? Вдруг рванет! То будэ горэ, – неловко встрял в разговор станичников молодой Сашко Журба и покрылся красными пятнами, смущаясь от волнения, как девка на выданье.

– Нэ лякайся, – слегка толкнув его в плечо, сказал Сидор. И добавил шутя: – Хиба цэ горэ?! Ото горэ, як хер ширинку порэ.

Казаки дружно зкэпкувалы. Младший урядник привычно расправил жесткие усы, не выдержал.

– Оттож, – засмеялся Димитрий. – Було дило! Все, станишные, пишлы. Время – золото.

Приглядывать за молодыми казаками, чтобы те по горячности да по незнанию чего не натворили, Рева оставил двух братьев Раков, Гната и Григория. Приказав быть начеку и при необходимости дать немедля знак, Димитрий с Рябокобылой, Бондаренко, Пятой и Журбой быстрым шагом стали подниматься к крепостице. Солнце уже цеплялось лучами за острые пики горных вершин, разбавляя предутреннюю серость золотистой краской.

«Эх! Гарно-то как! – сказал про себя Сашко Журба и добавил с ноткой грусти: – Пры сонэчку тэпло, пры матэри добро».

Природа пробуждалась, радуясь новому дню. У нее, в отличие от людей, были совершенно иные заботы.

Пятерка казаков уверенно подымалась в гору, прочесывая самый неудобный подход к казачьему укреплению. Горные сосны, за выступающие из земли корни которых было удобно хвататься, как корабельные мачты, устремлялись ввысь, как будто старались обогнать друг друга в росте. Под воздействием холодных ветров их верхушки приобрели формы флага. Между ними то тут, то там встречались сине-фиолетовые мелкие ягоды терна и желтовато-оранжевые плоды мушмулы. Татарник, цепляясь за полы черкесок, оставлял на них свои колючие фиолетовые головки. Седой шалфей и душистый тимьян наполняли воздух пьянящей смесью своих ароматов.

«Эх, повэзло, як Сирку на пэрэлази, – подумал младший урядник Рева. – Пахнэ смалэным вовком. Спаси боже».

Поднимались легко. Молодые Пята и Журба не отставали от своих более опытных станичников, всматриваясь в кусты.

Вот и крепостица. Сейчас мертвая, разбитая, с одного из кровавых мест с карканьем сорвались черные вороны.

Еще недавно здесь была слышна человеческая речь. Небольшая крепостица жила своей повседневной жизнью. Казаки-станичники несли нелегкую службу, охраняя земли свои от посягательств басурман. «На тэ казак и народывся, шоб Богу и царю сгодывся. Наша доля – Божья воля!» – любил повторять Гамаюн. Рева вспомнил улыбающееся лицо подхурунжего и сцепил зубы, играя желваками.

Крепостица была трехсторонняя. Основанием уходящая в сторону невысокого склона. Стены этой крепостицы были сделаны из двух рядов плетня, между которыми была засыпана земля. Плакированный землей вал, а туры – плетенные из хвороста корзины с той же землей. Все это обмазано глиной. От ружейного огня такие стены надежно защищали, артиллерии у горцев не было. Крепостица могла выдержать недолгий бой с полусотней атакующих. Этого времени было бы достаточно, чтобы послать гонца со сполохом. Но на этот раз черкесов было около сотни, напали внезапно, и сил для обороны было явно недостаточно. Геройски полегли станичники. До последнего держали оборону. Честь им и слава во веки вечные.

Рева с казаками еще раз прошли по территории крепостицы. Мортирка лежала недалеко от разбитых ворот. Сашко поднял обломок доски, избитый пулями, посмотрел на свет скозь пулевые отверстия, смутился, видя, как на него смотрят опытные казаки, и осторожно, словно драгоценность, положил доску обратно на сбитую землю. Сидор Бондаренко осмотрел мортирку. Подмигнув правым глазом, разглаживая густые, цвета половы усы, сказал кратко:

– Цела!

Рева не удивился, кивая в ответ.

– Красивая. – Сашко, присев, гладил щербатое отверстие дула, не скрывая своего юношеского восторга. Глаза его светились радостью.

– Ты еще поцелуй ее, – не удержался Сидор, хмыкая по-отцовски в усы.