Золото плавней

Знал и то, что черкесы из отряда сопровождения, выполнив свою задачу, не пойдут на подмогу своим товарищам в ауле, а непременно предпримут попытку вернуть убежавших лошадей. Уж очень ценность стада велика. Никто не захочет терять добычу. Тогда выходит – все зря.

А значит, они пройдут именно по этой дороге.

Звуки выстрелов, доносившихся со стороны аула явственно еще с час тому назад, стали реже, пока совсем не прекратились. Бой в горном поселении утих.

– Кажись, все.

– Разве?

– Больше не стреляют.

– Звэрнулы въязы басурманам станишные! – уверенно сказал Рева засевшим с мортирой Сидору Бондаренко и Сашко Журбе.

– Такая у них удача: вырастают несеянными, пропадают некошенными, – вполголоса ответил Бондаренко.

– Это хто, дядько Сидор? – спросил молодой Сашко Журба, вскинувшись. В голубых глазах интерес неподдельный. Наивный до чертиков. – Ты о ком?

– Хто-хто – дид пыхто и баба сэровотка, – съязвил Бондаренко. – Черкесы, хто. Молодый ты ще, не разумеешь многого. Гляди в оба, а то як собаци пид хвист наша с тобой мортира пульнеть.

– Да ни, – протянул Сашко, смутившись, он даже такое представить не мог.

– Добре, Сидор, добре. Учи молодых. Царскую службу нэсти – нэ мудямы трясты, – негромко смеясь в ус, сказал Димитрий.

– Без ума казаку – сума, – вздохнув, ответил Бондаренко. – Кто же, если не мы. Так уж издревле повелось: от старшего к младшему.

Рева поднес палец к губам, давая понять, чтобы казаки больше не проронили ни слова. В горах звук разносится намного сильнее и дальше, чем в степи. Чуткое ухо черкеса могло услышать тихий говор и не ко времени раскрыть казачью засаду.

– Усе, хлопцы, пары из рота нэ пускать, – сопроводил Рева свой жест коротким и четким указанием.

Сидор еще раз проверил наклон мортиры. Для чего-то, положив голову на дуло, погладил ее гладкую, нагретую солнечными лучами сталь и, довольно крякнув, перекрестил.

Долгое ожидание и наступающая жара немного ослабили бдительность казаков.

Димитрием вновь овладели мысли. Мимолетно вспомнились события прошлого сна. В сознании пронеслись картины прошлой счастливой семейной жизни. На смену им пришли воспоминания о славных боевых подвигах отца, его деда, прадеда. Все это передавалось в его древнем запорожском роду Ревы из поколения в поколение. От отца сыну, от деда внуку. Некому будет только передать рассказ о предках-казаках и о нем самом, о младшем уряднике Димитрие Реве. Не смирился он с гибелью двух дорогих ему людей. Любил и жену и доченьку Димитрий больше жизни. Не смог снова жениться и попытать счастья семейного. Глубока была рана, кровоточила, не заживала. И убитые им черкесы не заглушали чувство мести в этом природном казаке. Так уж устроен был Димитрий. Биться – так до победного, любить – так на всю жизнь, а если гулять, так до усталости. Не было в нем середины. Добра особого не нажил, но хата всегда в достатке была. А вот славой себя покрыть успел. Не один боевой выход за плечами. И в пикетах сиживал, и в плавнях.

– Добра слава лучше богатства. Вона лэжыть, а худа слава бижыть! – говорили о Реве станичники.

Взгляд Димитрия зорко осматривал дорогу и склоны, а мысли его вырывали из прошлого воспоминания. Далекое детство вспомнилось. Гайдалка, отцом устроенная на ветке ореха. Игры с ровесниками в чижа, асыки да клек, в бобра, в коня.

На ум пришла присказка, которой пользовались, в бобра играя:

– Бобре, бобре, ховайся добре, як найду, так-таки собаками растравлю!

– Митя, теперь в чижа давай! – кричит звонкий детский голос.

Весело было всем гуртом играть.

Когда станичные казачата подрастать стали, дед Димитрия, тоже Димитрий, в честь него-то и назвали внука, с дедом Трохимом в паре брали их рэбачить. Шапарей среди каргей кубырем да кригами ловили. Дед Димитрия дюже шапарей жареных любил.

Подпарубками и на охоту уж стали ходить с дедами. В основном зайцев да дудаков били. Ох и вкусны были дудаки с каймаком запеченные.

Дед Трохим, и тогда первый балагур в станице, любил повторять:

– Рэбак багатым нэ бувае. Рыбка та зайчикы довэдуть у старчикы.

Имея в виду то, что рыболовство и охота хоть и были традиционными промыслами казаков, но относились к малодоходным и ненадежным занятиям, доводящим порой до нищеты. Улыбнулся в усы Димитрий, вспоминая давно ушедшее время.

Мысли его переместились на другое. В роду его существовала легенда. Но не выдуманная, истинная. С прапрадедом его произошедшая. Ту легенду ему дед рассказывал, тому же отец его, прадед Димитрия, Грицько Рева, ну а тот ее непосредственно от своего отца, прапрадеда Димитрия, Васыля Ревы, слышал. Редкий казачий род не знал своих предков до седьмого колена. Позорным считалось, если не знал, как звали пращуров твоих. Берегли имена эти, в молитвах поминали заупокойных регулярно, не только по дням соответствующим.