Золото плавней

Через толстые корни упавшей сосны, за которой схоронился младший урядник Рева, было отчетливо видно, как из-за скального уступа, где недавно проскакали станичные лошади, появились первые всадники. Их одинаковая одежда – черного цвета черкески, темно-серые и темно-зеленые бешметы, серые и темно-коричневые папахи, на ногах черного же цвета чувяки – говорила о том, что это представители среднего класса. За спинами у всадников виднелись кремневые ружья; непременный атрибут кавказского мужчины – кинжал, прикрепленный к тонкому сыромятному поясу, вздрагивал у каждого черкеса при скачке в такт темпу лошади. Там же, на поясе, были приторочены и шашки.

Согласно нормам обычного права в традиционном адыгском обществе все сословия, кроме домашних рабов, имели право ношения оружия, а следовательно, и доступ к военной сфере. В воинский класс Черкесии, кроме князей и дворян, входило и крестьянство, включая и несвободные его категории. В отличие от России, где разрешалось носить оружие только дворянству и офицерам, в Черкесии на право ношения оружия ограничений сословного характера не было. Соответственно, раз все слои общества, кроме рабов, имеют право ношения оружия и входят в воинский класс, то и военная форма являлась общей для всех сословий.

В конце XVIII века запорожские казаки, поселенные на Кубани и положившие начало Кубанскому казачьему войску, также переняли полностью военный костюм и вооружение от западных черкесов под тем же названием.

Тем самым ни скакавшие навстречу неизвестности черкесы, ни ожидавшие их в засаде казаки не отличались кардинально ни в одежде, ни по набору вооружения. Те же схожие черкески, бешметы, чувяки и ичиги. Те же шашки и кинжалы. Даже в облике многие казаки были схожи с черкесами. Но опытный взгляд все же мог различить некоторые отличия. К тому же на тумаках казачьих папах красовались кресты, расшитые галунами. Чего нельзя было встретить на папахах горцев.

Вот уже все всадники показались из-за скальной стены. Рева вел счет черкесам: «Один, два, три… девятнадцать, двадцать, двадцать один».

«Двадцать один», – показал он знаком Сидору Бондаренко. Черкесы шли наметом, не останавливаясь. В запале погони они, видимо, совершенно не заботились о безопасности, что могло стоить им жизней. Рева медленно поднял руку вверх. Казаки взяли ружья на изготовку. Каждый из станичников нашел свою цель. Так, чтобы разом покончить со всем отрядом. Преимущество сейчас было полностью на стороне казаков. И выгодная позиция, и фактор внезапности могли обеспечить полную победу над врагом.

Черкесы не снижали скорости коней, не останавливаясь и не замедляясь. Пыль клубпми поднималась из-под копыт.

Каждому из казаков хотелось поквитаться с ненавистными басурманами за крепостицу и Гамаюна, за станичников, защищавших крепостицу и полегших в неравной схватке с горцами, за вероломное нападение на станицу и угон лошадей. Каждый из сидящих в засаде имел счет к черкесам. Вот уже отчетливо можно было разглядеть лица всадников. Еще мгновение, и они выйдут из поля обстрела, и тогда будет уже сложнее биться с ними, ведь пешему, без навыков ведения боя, а такими были большая часть казаков отряда, не совладать с опытным всадником. Рева не стал пытать судьбу и резко опустил руку вниз:

– Пали!

Раздался громкий, оглушительный выстрел – это Сидор Бондаренко выпустил смерть из дула мортиры. На мгновение облако густого дыма закрыло всадников. Раздались истошные вопли раненых людей и ржание падающих лошадей. Казачьи ружья досылали смертоносное железо в тела горцев. Дым развеялся, и можно было увидеть результат неожиданного нападения казаков. Прямо перед ними вперемежку с трупами коней лежали тела убитых горцев. Раненые корчились в предсмертных конвульсиях, изрыгая проклятия в адрес казаков вперемежку с молитвой к своему богу. Димитрий Рева выскочил из своего укрытия, станичники последовали за ним. Глядя на изуродованные выстрелом из мортиры тела горцев, казаки не испытывали привычной ненависти к ним. Они кинжалами добивали раненых, избавляя их от дальнейших мучений. Когда последний крик растаял в тишине горного воздуха и душа черкеса вознеслась к гуриям, Рева пересчитал трупы. Их было двадцать.

– Еще одного нэма, – сказал Рева.

– Да вин никак дрозда дав, – ответил с легкой усмешкой, вытирая закопченное дымом лицо, Бондаренко.

– Утек! – воскликнул счастливый от удачного выстрела мортиры Журба.

– Да и хай ему грэць, – добавил подошедший Степан Рябокобыла, – добре зробылы, хлопцы. Бурукун-трава ягид нэ роды.

– Да йи оттож, – подытожил Димитрий. Он махнул рукой, крикнув громко: – Казаки, до гурта сбыраэмось, дуван дуванить.