Золото плавней

– Казаков вбылы, крепостицу порушылы, Гамаюна почти вбылы, на ладан дыхае, дядько Иван Колбаса послал нас в станицу с вестью!

Подпарубок переведя дух и отерев пот со лба, примкнул к ватаге, и все вместе понеслись что есть мочи в станицу.

Покачал головой Иван Колбаса, провожая взглядом шумных казачат, не успел и дух первести, как напарник с вышки тревожно окликнул:

– Дядько Иван!

– Да шо таке?! – ошетинился казак. Ну за что ему такое наказание? Хоть бы молодого на другой пост перекинули.

– А дядько Иван!

– Да, боже мать, тут я. Чего тебе, оглашенный?!

– Я вижу кого-то.

– Ониська, возжей всыплю! Ты доложить по форме можешь или нет?!

– Дядько Иван! Сумневаюсь я сильно. Не знаю, как докладывать.

– Да не тяни уже!

– К краю рощицы двое вышли. Открыто так-то, таща-ли что-то. Теперь нет. Стоят машут! Пальнуть?! Или как?

– Или как, – заворчал Иван Колбаса, начиная проворно взбираться на сторожевой пост. – Сам посмотрю!

Онисько посторонился и с готовностью показал направление, куда надо смотреть. Иван прищурился, а потом глаза его расширились.

– Пальнуть?! – с готовностью встрепенулся молодой казак.

– Я тебе пальну! То Михась, брат сотника, машет. Кого убить хочешь?!

– Да как вы разглядели-то?! – опешил Ониська.

– Взором внутренним смотреть надо, чутьем. Неужто не знаешь, как Михась двигается?

– Как Михась? – глаза у молодого казака округлились. – Ни.

– Кого я спросил, – сердито сказал Иван и сплюнул вниз с вышки. – Швыдко собирайся. Дуй к хлопцам – помощь им нужна. Я тут и один управлюсь.

Отец Иосиф, станичный священник, сидел на крыльце церкви в окружении старух. В руках он держал свежий номер газеты, присылаемой ему регулярно братом из Катеринодара. Старухи, одетые в повседневные летние парочки, с покрытыми белыми платками головами сидели полукругом, внимая каждому слову, что произносил отец Иосиф. При некоторых из них в ногах расположились малые внучата. Двое ползали рядом, в теплой пыли, находя небольшие камешки, непременно пытаясь попробовать их на вкус. Отчего на их бузях оставались грязные следы. Бабули этих карапузов то и дело вставали со своих мест и, взяв на руки внучат, пытались урезонить, усаживая вновь рядом с собой. Но куда там. Разве можно усидеть на месте, когда Господь тебе дал ноги и ты уже можешь не только быстро ползать, но и почти ходить. Вскоре обеим старухам надоело это беспокойное хозяйство и, махнув руками, они оставили внучат в покое, лишь изредка наблюдая, чтобы они не уползли куда подальше. Казачки, что помоложе, с девками и молодухами замужними в отсутствие казаков все как одна были на работе. Кто на бахче, кто на виноградниках. Не собери вовремя кавуны с гарбузами, полежат на солнцепеке – и считай пропало. А то и худоба какая сама забредет, да и стадо за собой приведет. Похерят все добро, шо с Божией помощью выросло, и не видать тогда урожая. День летний зимой неделю кормит. Нелегкий труд был в жару под солнцем палящим, да иного выбора не было. Постоянный труд и заботы, легшие на руки казачек, дали им особенно самостоятельный мужественный характер и поразительно развили в них физическую силу, здравый смысл, решительность и стойкость характера. Причем независимо от возраста. Ведь к труду казачек приучали с трехлетнего возраста.

Отца Иосифа уважала и любила вся станица. Он был своим, из казаков. Не иногородним, не москалем. Всегда знал, кому какая нужда, всегда находил слова, чтобы помочь человеку и в горе, и в радости. Его руки крестили, почитай, всех родившихся за последнее время казачат, венчал он и их родителей, да и отпевал регулярно тех, кто, окончив путь земной, мирным шляхом к Господу отошел, но чаще тех, кого с поля брани уже бездыханного свои односумы привозили.

Доброй души был станичный священник. Но и доброе слово мог в напутствие после исповеди сказать так, что станичники стыдливо глаза прятали. Истинным ревнителем веры православной почитался отец Иосиф. До него служил в местной церкви священник, присланный из Москвы. Не нравился он станичникам. Чужак. Москаль. Да к тому же и в блуде был уличен. Казаки мартанские долго терпеть не стали. Взбунтовались. Блудный священник еле ноги унес. Да и письмо в атаманское правление казаки справили. Дошло то письмо кому надо. Священника того перевели в глухомань на перевоспитание. В станицу же направили отца Иосифа. Его станица сразу приняла. Свой. Да к тому же и потомок запорожцев. Чистой души человек. Казак.

«Библия – лучшее лекарство для души человеческой, – любил он повторять. – Как потребность какая имеется, открывай Святое Писание и читай с Божиим благословением. Откроются и глаза, и язвы душевные зарубцуются». Станичный приход и церковь при отце Иосифе изменились. Казаки с казачками строже к себе относиться стали.

Так вот, почитай, тихой сапой уж восемнадцатый год окормляет приход свой. Здесь и женился. Матушка из местных. Дочь почти взрослая.