Золото плавней

Вошли в церковь; не очень большая, устроенная в комнате, она быстро наполняется молящимися казаками. Спускаясь немного с потолка, на короткой цепи висит маленькое паникадило с зажженными свечами; оклеенный белою глянцевою бумагою домашней работы иконостас с холщовыми образами весело выглядывает при ярком свете множества свечей, вставленных в подсвечники орехового дерева. Стройно поет хор казаков. Дым от кадила, чад от свечей пеленой носятся над потолком. Воздух жарко удушлив, несмотря на растворенные окна и двери. – Христос воскресе! – возглашает священник, одетый в светлые ризы, с добрым, похудевшим от долгого поста лицом, вышедший на амвон и благословляющий крестом с зажженными свечами молящихся. – Воистину воскресе! – глухо гудит в ответ ему сотня голосов. Заутреня окончена. Перед церковью, на площадке, вытянулась длинная вереница зажженных свечей, возле которых разложены на подносах и чашках пасхи, яйца, сало и тому подобное – это все принесли казаки из сотен и от офицеров святить. Ночь южная, ночь темная, все еще висит над землей; на темном фоне неба чуть заметно вырисовываются со всех сторон черные-черные громады гор; на клочке неба, видном из-за них, все еще мерцают мириады звезд. Взор и дума невольно переносятся на эти вершины гор, на эти подоблачные выси… Там, среди глухого, дремучего леса, среди гор и скал, в постовом домике тускло горит лампа, освещая нары, висящую по стенкам одежду и блестя на стволах и штыках винтовок, стоящих в пирамиде. Видны, как бы в тумане, фигуры сидящих и ходящих казаков. Ветер, со свистом налетая, стучит в окна, с воем заглядывает в трубу и, мчась дальше ломить и валить, выворачивая с корнем лесных великанов, как бы радуясь возможности разгуляться, вырвавшись на простор из-за цепи гор, оковывает холодом все живое и заставляет плотнее кутаться в бурку и башлык часового казака. – Ставь, хлопцы, пасху на стол, – приказывает урядник. – Кажется, уж время! – На вымытый и выскобленный стол ставится заранее освященная священником пасха, присланная на пост из сотни; кладутся крашеные яйца, кусок сала и тому подобное, тут же ставится штоф с горилкою и штоф с местным вином. Казаки толпятся вокруг стола. – Христос воскресе, – затягивает урядник. – Из мертвых, – подхватывает хор из остальных казаков. Истово крестятся они и молятся на висящую над столом на стене небольшую икону, перед которой теплится лампадка. Молитва окончена. – Христос воскресе! – обращается урядник к близстоящему казаку, целуясь с ним. – Христос воскресе! – говорит он другому, и дальше, христосуясь со всеми. – Христос воскресе!

Воистину воскресе! – слышится по всей комнате, сопровождаемое чмоканьем поцелуев. А вне стен казармы буря воет, буря стонет! Разыгралась она не на шутку! В Артвине же она дает знать о себе лишь слабыми порывами ветра… Обедня кончилась. Все расходятся: казаки в казармы, офицеры же, похристосовавшись с ними, спешат домой отдохнуть. Восток уже начал светлеть. В семь часов утра все на ногах. Священник со святостями обходит казармы. Около девяти часов, чтобы поскорее отделаться, офицерство начинает визитацию, отведывая наставленное на столах во всяком доме; а так как из числа пробуемого не исключаются и напитки, то под конец визитов многие бывают уже с веселыми ногами. Мужья-офицеры – это, так сказать, разведчики, но разведчики плохие.

По возвращении домой любопытные хозяйки атакуют своих мужей расспросами: «У кого и как убран стол?», «У кого лучше пасхи?» и тому подобное, сыпятся вопрос за вопросом, несмотря на равнодушный тон отвечающего: – А кто ж их знает! Я не заметил! Вот вино… Но тут его прерывает хозяйка: – Ну уж и человек, – ворчит она, – ничего-то он не видел, ничего не расскажет; только в вине и знает толк, только его и замечает! Храп мужа, заснувшего под воркотню своей нежной половины, показывает, что он не очень-то близко к сердцу принял неудовольствие супруги. На второй день начинается визитация жен офицеров. Уж тут-то и производится самая тонкая, самая тщательная оценка убранства стола и качества изготовленного. – Ужасный народ эти вестовые, – жалуется своим гостям одна дама, как бы оправдываясь пред ними за свои подгоревшие и неудачные бабы и сваливая с больной головы на здоровую, – вечно что-нибудь да уж испортят! Самой-то мне некогда было (между тем, сама все время была на кухне, что соседка и видела) присмотреть на кухне, а они все сожгли и попортили! – Да, да! Ужасный народ! – сочувственно поддакивают визитерши, отлично зная настоящего виновника. – Хорошо А. В., – щебечет одна из визитерш в другом доме, – ей все из Батума муж выписал! – с улыбкой на лице, с досадой в душе на хорошо все удавшееся и хорошо убранный стол продолжает она, желая хоть словами немного досадить А. В., зная отлично, что А. В. все сама делала и из Батума ничего не выписывала. Впрочем, подобные беседы нисколько не мешают дружески при расставании расцеловаться и хозяйке и гостье.