Золото плавней

Пели мартанцы, прощаясь со своим братом. Не раз спасали они жизни друг другу, не раз делили последний сухарь и глоток воды. Не раз смотрели не страшась в лицо смерти, побеждая ее. Но сегодня она оказалась сильнее.

– Прощевай, Дмитро! – сказал Гнат Рак, когда песня стихла и казаки замолчали, понурив чубатые головы. – На тим свитэ побачымось. Чекай на мэнэ.

Он перекрестил ставшее совершенно белым лицо казака и накрыл его буркой.

Стоявшие рядом станичники молча перекрестились и надели папахи. Гнат подошел к коню Димитрия и, похлопав его по крупу, поднял обе руки вверх и крикнул ему «Гэть!». Конь, встав на дыбы, высоко подняв передние ноги, заржал. Забил в воздухе копытами – блеснула новая подкова. Затанцевал на месте на задних ногах, затем резко опустился на все четыре и, развернувшись в прыжке, поскакал, подымая хвост, к остальным коням, пасшимся неподалеку.

– Слухайтэ, станишные, – уверенно произнес Гнат голосом, не терпящим возражений. – Тот абрек теперича наш кровник.

– Так то понятно.

– Все они нам кровники.

– Этот особый!

– За Дмитро трэба отомстить. – Гнат раздул ноздри, сдерживая, переполнявшие эмоции. – Вы почекайтэ туточки наших станишников, шо с Билым в станицу воз-вертаться почнут, а я того басурмана ловить. Теперь – это дело чести и во имя доброго имени Дмитрия. Опять же, – Гнат задумался, – сдается мне, что абрек – важная птица, судя по всему. За такого и бакшиш дадут добрый. Надо делать дело, хлопцы.

– Так-то оно так, – ответил Иван Журба, зажурился, сбивая папаху на макушку, как лихой джигит, и хотел было сказать, что, мол, опасно в такое дело одному отправляться, продолжая: – А вдруг…

– Цыц! – резко перебил его Сидор Бондарэнко. – Нэ чипляй своих барок до чужой арбы! Мал ще в разговоры встревать. Слухай, шо старшие решат. Твое дело телячье!

– Извиняйте, – пробормотал Журба, сконфузился и замолчал. Сам понял, что ошибку сделал. За то и выговор получил.

Гнат Рак, обведя серьезным взглядом стоявших перед ним казаков, произнес:

– Слухайтэ, шо скажу. – И, выждав момент, продолжил: – Особливо парубков касаемо. Так вот. Было это в Турецкую войну, так это рассказывал мне один старик, ея участник. Начальство послало пять казаков под командой урядника Петрова в разведку, а они нарвались на турецкую засаду, которая их обстреляла. Под одним казаком убили коня, и он упал вместе с ним, а другие ускакали.

Явились в сотню, доложили о произошедшем. Опросили урядника и казаков, составили акт, написали в станицу. Будь это кавалерийский полк, этим бы дело и кончилось, а вот у нас по казачьей линии пошло. Написал, стало быть, один казак домой: «…были в разведке, на турок нарвались, под Петькой Мрыхиным коня убило, и он с конем упал. Кабы урядник Петров распорядился бы, можно было бы и Петьку выхватить, но урядник, видимо, сильно спужался и поскакал, а мы, каждый в отдельности, тоже не решились». Эти сведенья пронеслись по хутору и дошли до отца Петьки Мрыхина. Пошел он к отцу урядника Петрова и начал разговор: «Вот мы с тобой, значит, тоже служили, но у нас такого не было, чтоб брата своего в беде оставлять, потому что знали наше старое казачье правило ”Сам погибай, а товарища выручай”. И как же это так сынок твой Петьку моего-то туркам бросил, плохое воспитание ты ему дал…» Приехал этот самый урядник Петров на побывку домой, встретился с девкой Фросей, за которой прохаживал, а ее отец уже кричит: «Фросья, поди сюда, ты там с Петровым зубоскалила? Не желаю, чтобы у меня в зятьях был который брата своего казака туркам бросил, услышу еще раз, так выдеру – до новых веников не забудешь». Собрались казаки в праздник возле церкви и гутарят: «Это кто же там пошел, обличие знакомо, а не признаю? Да это Петров с хутора Михайловского, дядя того, что Петьку Мрыхина туркам бросил». Пятно ложилось не только на родителей, но и на всех родственников.

Стена отчуждения, созданная общественным мнением, не скоро забудется, годы и годы на это понадобятся. Хуторское общественное мнение всегда собирало сведенья о служивых казаках, и если бывали сомнительные случаи, то горе было тому семейству. Молодняк! Все ли вы поняли? – подытожил Гнат. Несколько чубатых голов кивнули в ответ. – Ну и добре. Не зря время терял.

Рак вздохнул, невольно задержался взглядом на Журбе. Не сдержался:

– Вот те «а вдруг», – передразнил он парубка. – Вразумел, бисова душа?!

Покрасневший Журба еще больше надулся, как та мышь на крупу, и от стыда отступил на пару шагов назад. Совестно стало, что слабину дал в разговоре. Да что уж. Слово – не воробей. Вылетело и улетело, даже эхом не вернется.

Гнат перевел взгляд на накрытое буркой тело Димитрия Ревы, вновь посмотрел на станичников, стоявших напротив него, и произнес: