Золото плавней

– Так вот, бабоньки мои драголюбые, – продолжил отец Иосиф, оторвав на мгновение взгляд от газеты. – Стало быть, говорится в статейке сей о Пасхе у нас, у пластунов, в Закавказье. Великий пост оканчивается. Наступает седьмая неделя. Повсюду в домах, где живут пластуны, начинается усиленная чистка, обметание стен и потолков, мытье полов. Те счастливицы-хозяйки, у которых в доме есть грубка, стряпают к предстоящему празднику у себя дома, устанавливая очередь между собою пользования печкой. Повсюду бабы, пасхи, птица, барашки, торты и тому подобное готовятся в таком количестве, что хватит на целую неделю на семью душ на десять. Так как вестовой и хозяйка не имеют никакой физической возможности приготовить вдвоем всю массу жарких, печений и тому подобное, то в помощь им приглашаются казаки из сотни. Вымыв под наблюдением хозяйки дома руки и засучив рукава по самые плечи, начинают казаки бить тесто для баб. Макитра, в которой тесто, поставленная на табуретку, под могучими ударами бьющего тесто подпрыгивает и, поддерживаемая другим казаком, ездит по табуретке. Наконец пот крупными каплями начинает покрывать лицо бьющего тесто. – Довольно, Герасименко! – говорит хозяйка, не отходящая от макитры. – Теперь бей ты, Шулика! – И державший макитру Шулика начинает в свою очередь бить тесто, а макитру держит Герасименко, пот с которого обтирает полотенцем, стоящий тут же третий казак, Горобец. Меняясь друг с другом, долго бьют тесто для баб два казака, долго обтирает пот то с одного, то с другого третий казак; долго глухо раздаются сильные удары рук по тесту, под которыми вздрагивает весь домишко-клетка. – Довольно, – говорит наконец хлопотунья-хозяйка, и казаки, тяжело отдуваясь, красные, потные, перекидываясь шутками друг с другом, прекращают утомительную работу. Накануне Святой Пасхи в зале составляется несколько столов, которые накрываются белою скатертью, и начинается уборка стола. По нескольку раз переставляются закуски и блюда, графины и бутылки; мужа своего с детьми хозяйка, чтобы они не мешались, командирует в сад за цветами, плющом и зеленью, которыми и украшает искусница-хозяйка и без того красивые бабы, торты, жареных барашков, окорока ветчины, а также бутылки и графины, обвивая их плющом и цветами. Столы ломятся под тяжестью множества пасок, тортов, баб, жарких, закусок и бутылок. Все это, разукрашенное зеленью и цветами, представляет красивую картину. И хозяйка, окинув все это своим опытным глазом и видя, что все, кажется, хорошо, немного успокаивается. Уборка и украшение стола составляют тайну каждой хозяйки. У кого будет лучше убрано – вот та трудная задача, которую хозяйка бывает вынуждена решать почти в продолжение всей седьмой недели. Не забыты и холостые офицеры. У семейных и на их долю испечены вкусные сдобные бабы, которые под Пасху и рассылаются к ним, положенные во избежание возможности помяться на пуховые подушки.

Общему любимцу – вдовцу-священнику – каждая хозяйка считает долгом послать тоже бабу или кулич, так что сколько при штаб-квартире семейных офицеров – столько у батюшки и пасок красуется на столе. Для казаков пекут пасхи пурщики (булочники) там же на посту; где нет таковых, пасхи пекут казаки под руководством жены сотенного командира. Наконец последний день Великого Поста близится к концу; быстро смерклось, и темнота закутала все вокруг. Во всех домах светятся в окнах огоньки; всюду спешат закончить приготовления. В хлопотах и возне незаметно приблизилась и полночь. «Дон!

Дон!» – послышался благовест небольшого церковного колокола. Офицеры спешат одеться в парадную форму и идут в церковь, куда, глухо топоча десятками ног, прошла и сотня, назначенная на церковный парад. Южная пасхальная ночь темна; небо усыпано миллиардами звезд; лишь по временам проползет медленно облачко или тучка; в воздухе чувствуется маленькая свежесть и тишина, которую нарушает лишь журчание ручейка да равномерные удары колокола. – Христос воскресе из мертвых! – запевает священник, выходя из церкви. За ним идут офицеры, за офицерами казаки. У всех в руках зажженные свечи. Медленно по временам колеблется пламя под струею набежавшего ветерка, освещая узенькую дорожку, вьющуюся вокруг церкви, стоящей на площадке под откосом горы; даже и здесь приходится внимательно глядеть себе под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть на встречающиеся на каждом шагу с трех сторон церкви камни; лишь на самой площадке ровно и гладко.