Отсыревшая от ночной влаги трава не хотела гореть. Раскаленные звездочки кремня рождали оранжевые полоски, не хотевшие бежать в гущу травы и веток, а опадавшие черными ниточками пепла. Пришлось оторвать кусок кисеи, такой нужной для Батьки Швыря. Прозрачная кисея – это не грубая толстая ткань. Из нее прекрасные запалы получатся. Убедившись, что теперь не погаснет, снаружи разгорающегося костра колодцем выставил бывшие перекладины. Отлично, сейчас запылает! Осторожно спустился по столбу, цепляясь за выемки от перекладин. Перед спуском с крыши вовсю завыл по-волчьи. Тут же в ответ донесся вой со стороны казармы и из камышей. Еще тишину ночи наполнили ржание и топот лошадиных копыт. Крики, несколько выстрелов. В форте глухая возня, панические удары изнутри в ворота. Били, по-моему, прикладами, но прочные ворота не поддавались. Выстрелы в никуда через открытые амбразуры. На хребте тоже загорелся огонь, значит, костры – сигнал тревоги. Пора в воду.
Цепляясь за берег, поплыл по течению мимо голого османа, лежавшего на берегу так, что голова скрывалась под водой. На его обнаженных ягодицах лежал револьвер. Гриц выбрал мягкий вариант, без ненужного пока унижения.
Лишение возможности дышать – излюбленный метод шайтана. Повешенные и утонувшие мусульмане в рай не попадут, они навсегда будут слугами дьявола.
Вот и веревка, привязанная к жердям. Костер пылает вовсю, горит и сама площадка. Крики со стороны казармы, подкрепление подошло довольно быстро. Сейчас приплывут. Лодок тоже нужно их лишить со временем. Упершись в берег, потянул за веревку. Жерди упали, из распахнувшихся ворот выскочили полуголые солдаты, на двоих горела одежда, они кинулись в воду, видать, с испугу что-то подпалили внутри. Жерди, которые словно сами по себе скользили к воде, привели османов в ужас. Они стали стрелять по жердям. Пороховой дым, подсвечиваемый огнем, мечущиеся тени рисовали причудливые картины, но, господа, прощайте, мне пора. Течение тащило меня вместе с жердями в темноту, дальше от криков и суеты. Вон Гриц высекает кресалом искры, подает знак, обозначает свое место. Веревку вокруг пояса – и к камышам. Переждем, пока успокоится, и к своим.
Перед рассветом, когда туман накрыл озеро, вернулись. Хлопцы ждали, увидев всех троих, развеселились.
– Может, колыбельную, чтоб слаще спалось?
Восемь глоток исполнили вой волчьей стаи. В зыбком таинственном предрассветном мире вой действительно не сулил ничего хорошего. С другой стороны пару раз выстрелили.
– Вот, теперь они по каждому шороху палить будут, а днем следы копыт увидят, начнут верить, что оружие не поможет.
– Лодку на руки – и в гору, Батько с Михайлом, следы подчистить и еще вот, – передал Батьке веревку, – вот две дровиняки притащили, жалко бросать было. Приспособишь?
– Це по-нашему, атаман. Все в хату.
– В щели ничего не осталось?
– Даже копоть с камней затерли, где кострище было, песком засыпали, следов птичьих начертали.
– Добре.
Побежал хлопцам помочь с лодкой. Можно было ее притопить, но так надежнее. Наверху нас ждала горячая уха, но перед едой и последующим отдыхом следовало помолиться. Поблагодарить Бога за успешное выполнение задуманного. Молитва – это не набор слов. Это как бы самая короткая дорога к Богу. Она позволяет не плутать, не отвлекаться. Подумать и сказать о самом главном, сверить свои действия с божьими заветами. Прочитав про себя пару молитв, я понял, что меня отвлекало. Сегодня я впервые убил голыми руками. А это оказалось совсем по-другому. Впервые я испытывал, нет, не жалость, скорее досаду, что случилось так, а не иначе, а может, и не досаду… Что-то было не так. Если б я перерезал этому осману горло и с ног до головы был залит его кровью – обмылся бы и забыл, а вот такая легкая, бескровная смерть сидела, как шип акации, в голове. Я спрашивал, можно ли мне жалеть иноверца, ведь он тоже творение Божие. Эх, с батюшкой поговорить бы. Батюшки это лучше знают.
17. Жизнь в прибрежном лагере. Мысли и планы
Утром полтора десятка османов на большой лодке вышли на веслах в озеро.
Походили возле густой части камышей, залпом пальнули куда-то. Потом направились к нашей стороне. Часть высадилась на берег. Дошли до косого креста, выставленного в воде Швырем из жердин конского загона. Быстро погрузились в лодку и с хорошей скоростью погребли до дома.
Пару дней беспокоить не будем, зато в следующий раз жестко побулгачим. Языка нужно добыть. Расспросить требуется. Не все пока понятно.
Утром прибежали с вестью, что в одну из ловушек кабанчик попался. Не секач, так, крупный подсвинок. В голове сразу сложился план. Рассказал хлопцам, посмеялись. Стали думать, кто пойдет.
– Пастухи, по вашей части работенка, и чтоб тихо.
Вызвался Горазд, Гриц, само собой. Рвался Сашко, но Гриц его осадил:
– С грузом бежать придется, а ты того, малость тонковат.
Димитрий с Михайло отпали.
– Вы, хлопцы, следов человечьих наделаете, Горазда-то мы в Батькины чуни обуем. Нельзя нам пока объявляться.