Золото Плевны

Я высунулся ещё дальше. Постепенно разглядел, приближающееся, серое пятно. Неясно брехала собака. Позвякивал колокольчик.

Через час можно было рассмотреть две нитки конных, сопровождавших с двух сторон овечье стадо. Ещё через полчаса, то, что конные безжалостно пускают в ход нагайки, отгоняя, трясущих кулаками турецких пехотинцев. Вот овцы стали подниматься по урочищу. Конные перестроились в линию, осекая отару от равнинной части. Вокруг отары бегали две здоровенные собаки, не позволяя овечкам отстать или выйти из только им, понятного пространства.

— Нас собаки почуют, лежи не двигайся и глаза прикрой, порычат и убегут.

Конные снялись, ускакали рысью в даль.

— Мальчишка, тоже здесь, — рассмотрел мальчика верхом на ослике.

— Давно засёк, — отозвался пластун.

— Щас, найпервейше дило зробим, — видать волновался, невозмутимый пластун, раз перешёл на родной язык.

Первым мимо камня, звеня колокольчиком, прошёл чёрно–белый важный козёл. Тряся длинной бородой, он иногда замирал, вытягивал шею и злобно блеял, вытаращив круглые глаза. За ним, обтекая камень, с двух сторон шли мохнатые, перепачканные грязью и глиной безропотные овцы. Вислоухие животные покорились дождю, смирились с непогодой и грядущей неизбежностью.

Услышав рычание, я поглубже забился в щель. И, кажется, вовремя. Здоровенная собачья голова, заслонила свет, показывая мне желтоватые зубы в половину указательного пальца и злобно зарычала.

Страх, дикий до ужаса животный страх, вздыбил волосы на спине, вызывая учащенное дыхание и приступ потливости. С трудом сдерживался, чтоб не выстрелить, ещё труднее было закрыть глаза и не о чем не думать, однако этого, волкодаву хватило, чтоб не засчитать меня, как угрозу. Обежав камень, Миколу он просто обнюхал, даже без рычания. Может и хвостом вильнул — проверять не хотелось.

Тявкнув напарнику, псина умчалась по своим охранным делам.

Овцы шли и шли, они тоже скользили на камнях и падали на грудь, прокатывались вниз, сбивали нижних.

— Вылазь, но в рост не вставай, следи за склоном.

Ужом вылез на волю, устроился за камнем головой к долине.

С другой стороны полилась турецкая речь. Микола разговаривал с мальчишкой. Ещё мгновенье и ослик зацокал за отарой.

— Добре, гроши у меня.

Над ущельем полетел условный клёкот.

— Можно вставать? Турок не видно.

— Лежи, Ваня, пока отара первое гирло не пройдёт, будем лежать.

Я доверился чужому чутью на опасность и опыт в засадных стычках. Переглянулись. Пластун подмигнул. Чуть сдвинул папаху. Расправил усы. Серьезный, а у самого смешинки в глазах — никогда не унывает. Лежим себе рядышком, на чёрной бурке. Холодный дождь моросит, обдавая порой тяжелыми каплями мокрого снега — мёрзнем, но настроение отличное. Дело действительно пустяковое оказалось, но сколько солдат нам будет благодарно. Корпус такую вылазку надолго запомнит и не раз у костра вспомнит. Может, и награждение моё вновь вынырнет из небытия штабных бумажек — возродится набранный ход. Отара начала втягиваться в узкий проход. Турчонок спешился и потихоньку начал спускаться, видя ослика на поводу. Значит, передал овец Гамаюну. Дело сделано. Я облегченно выдохнул.

И вот тут началось, то, чего и опасались пластуны.

Время замерло, набухающей каплей, а потом прорвалось с первым тревожным удара сердца.

Сперва раздался двойной птичий крик. Эхом разносясь в горах. Я невольно посмотрел в небо и действительно увидел парящего орла. Голодная птица кружила над овцами. Несколько раз стремительно промелькнул силуэт Сашка. И, наконец, стала видна причина тревоги.

Слева внизу, из–за левого отрога в нашу сторону быстро двигались три десятка чёрных всадников. Справа неслышно появился Гриц.

— Черкесы!

— Что–то маловато их, чтоб отбить отару, тут хитрость какая — то. Казаки, в круг!

— Мыкола, Сашко левый, я центр, поручик тыл, а ты справа, если что уходи с золотом в схрон, завтра тебя вытащим на рассвете.

— Добре. Матвеич, подымись вон–туда, — он ткнул рукой назад, — смотри только вверх. Ветра почти нет, после выстрела смещайся на границу порохового облака, Выстрел — опять отбегай.

Грицко быстро побежал вниз, забирая влево. В каждой руке у пластунов было по револьверу.

Как–то обидно, что меня, офицера, задвинули в тыл, хотя в душе, я понимал, что в такой ситуации пластуны разбираются куда, как лучше. Мальчишка, похоже, тоже не обрадовался, остановился, а потом бросил ишака и побежал вверх, что–то крича. Одновременно раздалось три ружейных выстрела со стороны конников.

Глаза от удивления полезли на лоб. Саженей в пятьдесят, ниже теснины, прямо из скалы, из камня, выбегали люди в чёрных черкесках и высоких такого же зловещего цвета папахах. Мало похожие на добрых джинов, они уверенно действовали по своему плану. И от их решительных фигур стало не по себе — обреки знали, что делали, основываясь на свои обычаи и традиции.