Золото Роммеля

Что касается лично его, то до сих пор он оставался Морским Пехотинцем. Точнее, волею судеб заброшенным на север Италии сержантом морской пехоты, некогда списанным по состоянию здоровья. И до сих пор эта легенда устраивала решительно всех.

– Смею утверждать, что акцентировал внимание не на чине сержанта, а на «собственном мнении».

– Выскажите его Скорцени. Больше всего на свете он любит выслушивать «собственные мнения» американизированных потомков итальянских эмигрантов, дослужившихся до чина сержанта морской пехоты США.

В ответ Шеридан лишь беспомощно развел руками: сегодня он попросту не узнавал княгиню Сардони.

– Как вам будет угодно, – пробормотал он в свое оправдание первое, что пришло на ум.

– Мне угодно, чтобы вы немедленно открыли ворота и доставили штурмбаннфюрера в мой кабинет. Надеюсь, к тому времени я хоть в какой-то степени приведу себя в порядок.

Княгиня произнесла это, уже стоя у бокового входа в особняк. Но когда Шеридан, лишь для видимости ускорив шаг, направился в обход здания, чтобы распорядиться в отношении гостей, не удержалась и пошла вслед за ним. Даже после того, как ворота были открыты и машины въехали на территорию виллы, Скорцени продолжал оставаться у ворот, словно сомневался, что его уже готовы принять.

– Первая попытка взять вашу цитадель штурмом увенчалась неудачей, – признал штурмбаннфюрер, когда княгиня приблизилась к нему. Вцепившись в поперечину металлических ворот, Мария-Виктория повисла на ней и, слегка раскачиваясь, выжидающе смотрела на диверсионного пилигрима.

– Это потому, что вы так до конца и не определились, кого хотите брать штурмом: виллу или ее хозяйку, – поучительно изрекла женщина.

– Справедливое замечание.

– Только не уверяйте, что уже определились.

– Какой ответ вас больше устроит: что я хочу «брать штурмом виллу вместе с хозяйкой» или же «хозяйку вместе с виллой»?

– Достойный ответ.

– На самом же деле вы хотите спросить, каким ветром меня занесло сюда.

– Не хочу, – кротко заверила его Мария-Виктория. В фигуре ее, в манере поведения просматривалось нечто мальчишеское, и Скорцени не хотелось разрушать это наваждение. – Вас, конечно же, занесло сюда ветрами войны, как и каждого из нас. Но кто бы мог предположить, что поход в лес, к «расстрельному» оврагу[16] закончится встречей здесь, на этой прекрасной вилле?

– Однако признайтесь: ступая по лесной тропе в ожидании расстрела, вы только о том и думали, что пройдет немного времени, и мы вновь встретимся, только уже в раю, – сдержанно предположил штурмбаннфюрер. – Так вот, ваши фантазии сбылись.

– Пока что вы всего лишь у райских врат.

– Но кто привратник! Признайтесь, что это вы сделали все возможное, чтобы мой самолет приземлился на Лигурийском побережье Италии, а не в пригороде Берлина.

– Но мы же не станем обвинять любовницу дуче Кларету Петаччи в том, что она слишком перестаралась, истолковывая мои пожелания в буквальном смысле, – подсказала княгиня ответ на мучащий обер-диверсанта рейха вопрос.

– Не станем. Причем исключительно из уважения к дуче.

– И все же я не верила, что такое возможно, – мечтательно покачала головой княгиня.

– Хотя некоторые философы утверждают, что на войне возможно все, что угодно.

– Существуют чудеса, которые, в принципе, не должны происходить даже на войне.

– …Разве что они навеяны вашими «робкими пожеланиями», княгиня Сардони.

24

Бушевавшее всю ночь море под утро настолько успокоилось, что гладь бухты казалась умиротвореннее, нежели отражающиеся в ней небеса, где голубовато-белесые тучи стремительно опускались к недалекому горизонту, сжигаемые багровым пламенем предзакатного солнца. Все пространство между Скалой Любви и раскаленным светилом превратилось в сплошное зарево, так что остров казался Скорцени последним приютом посреди полыхающей стихии, зарождавшейся в глубинах разверзшегося ада.

Штурмбаннфюрер сам сел на весла, чтобы на острове не оказалось никого, кроме него и Марии-Виктории, – княгиня настояла на этом, – и теперь подводил шлюпку к западной оконечности его так, чтобы, не зацепив выступ скалы, проскользнуть в узкую горловину миниатюрной бухточки. Они уже давно могли высадиться на Скале Любви, но Сардони с загадочным видом попросила обогнуть остров и проникнуть в этот прибрежный каньон.

– А теперь оставьте-ка в покое весла, все равно гребец из вас никакой, – молвила она, когда, слегка ободрав правый борт шлюпки, Отто все же сумел пройти это мрачное, а при малейшем шторме еще и погибельное место, – и взгляните наверх.

Бухта напоминала колодец, прорубленный в огромной, поросшей мхом и соснами скале, единственный выход из которого тоже исчезал за изгибом, маскируясь в зарослях густого кустарника. Подковообразный каньон, густая, мрачная синь воды и такая же мрачная синь неба. Было что-то во всем этом угнетающее и отпугивающее.

– Взглянул, – напомнил Скорцени, когда молчание женщины слишком затянулось.

– Видите там что-либо примечательное?

Отто старался рассмотреть там что-нибудь эдакое, бросающееся в глаза, с прилежностью «от природы невнимательного» ученика.