Золото сечи [СИ]

Игнат протянул руку ко лбу. Пальцы коснулись повязки. Он провёл ладонью выше… От волос остался лишь короткий, колющийся ёжик. Кроме того, Игнат понял, что лежит под тонким покрывалом абсолютно голый. Он попытался открыть глаза, но ничего не изменилось, мрак не сменился светом. Попытался сесть, но в голове закружилось, и он снова упал в мягкую постель. "Постель, — с трудом соображал Сирко. — Может на зимнике у крёстного?". Нежная женская рука осторожно коснулась его руки. Но это была не Айгуль. Игнат это почувствовал. И пахло здесь иначе, чем на зимнике: вместо хмеля и парного молока — камфарой и воском.

— Лежи, тебе нельзя вставать! — прощебетал приятный девичий голос.

Игнату этот голос был незнаком.

— Мне выйти нужно! — заявил Сирко.

— Как тебя зовут?

Раненый на минуту задумался…

— Игнат, — назвал он своё настоящее имя. — А ты кто?

— Ты пока не сможешь выйти, Игнат. А я — Дарья, дочь отца Арсения. — Дарья… Подарок, значит?! — попытался улыбнуться Игнат.

— Победительница, значит, а не подарок. Батюшка так говорит.

— Позови кого-нибудь из мужиков!

— Ни батюшки, ни Данилки сейчас нет, а больше никого звать не велено В доме вообще больше нет никого.

Сирко снова попытался встать…

— Лежи! — упёрлась в его грудь девичья рука. — Я сама…

Руки Дарьи нырнули под покрывало, и приставили горлышко кувшина к месту, которым сейчас был озабочен раненый.

Такой проворности от поповской дочки Игнат не ожидал. Хотя, его представления о поповских дочках, как, впрочем, и о других, не имели под собой оснований — все его познания женщин ограничивались турчанкой Айгуль. Других женщин в жизни Игната не было, сравнивать было не с кем. Но даже если бы у него была тысяча женщин, как в гареме царя Соломона, вряд ли Игнату удалось бы разгадать натуру Дарьи. Она была непредсказуема. С раннего детства Дашка моталась за своим сводным братом — Степаном — по пыльным колючкам в оврагах, лазила вместе с ним по деревьям, чуть повзрослев — ловила руками раков в речке, стреляла куропаток из самопала[24] собственноручно отлитой дробью и ворованным порохом… Разве что "стенка на стенку" с мальчишками не дралась. Одним словом — росла ребёнком бойким, что называется пацанкой, хотя внешне на мальчика похожа не была, а к 16-ти годам и вовсе стала красивой, статной девушкой с точёной фигурой. Стёпан к тому времени женился на казачке из зажиточной семьи — тучной и глуповатой, полной противоположности Дарье — и переехал жить ближе к Дону. На его кровати в маленькой угловой спальне теперь и лежал Игнат Сирко.

Игнат почувствовал, как от прикосновения девичьих рук горячая кровь прилила к его лицу. И не только к лицу. Теперь ему хотелось совсем другого, чем минуту назад.

— Не стесняйся, — подбодрила Дарья. — Мне не впервой. Ты уж неделю, почитай, здесь лежишь. Отец сказал — если кто про тебя проведает, говорить, что ты наш родственник с Верхнего Дона. И Данилке велел никому не рассказывать.

Кое-как Игнату удалось справить нужду, и девушка тут же убрала кувшин под кровать. Но на этом неловкий для Игната момент не закончился. Дарья взяла тряпицу, её рука снова скользнула к интимному месту, и стала вытирать пролившиеся капли…

Не в силах больше противостоять своей природной похоти, Игнат расслабился, и дал ей выход…

— Ааа… — простонал он и, обессиленный, провалился в небытиё.

"Никуда он не денется! — усмехнулась про себя Дарья, вытирая тряпицей липкую руку. — Все они одинаковые — любой секрет через одно место выдадут".

Хороший уход за больным делал своё дело, Игнат постепенно шёл на поправку. Через 2 недели он уже вставал с кровати и самостоятельно, опираясь о стену, ходил на ведро в коридоре, а к исходу лета чувствовал себя почти полностью исцелённым. За исключением одного — зрение к нему так и не вернулось. Игнат ослеп.

Теперь он почти всё время находился в подавленном состоянии, не представляя, как будет жить дальше. Выходить во двор ему по-прежнему не разрешали, скрывая от односельчан. Лишь беседы с Дарьей на некоторое время позволяли Игнату отвлечься от тяжких мыслей. С ней он забывал о недуге, по голосу и прикосновениям пытался представить, как она выглядит.

В один из дней, когда отец Арсений уехал на похороны в дальний хутор с ночёвкой, они беседовали, как обычно. Вечерело. Дарья сидела на табурете рядом с кроватью, Игнат полулежал, опёршись на подушку. Лёгкое исподнее бельё, отданное хозяином дома, было ему не по размеру — просторное, но короткое. Девушка рассказывала без умолка, а он слушал, лишь изредка поддерживая разговор короткими фразами.

Неожиданно она умолкла.

— Что случилось? — спросил Игнат.

— Я всё тебе рассказываю, как лучшей подруге, а ты мне о себе — ничего.

— Я тебе не подруга!

— А кто ты мне? И кто для тебя я?

Игнат задумался. Он сам задавал себе этот вопрос в последние дни, и боялся ответа, понимая, что Дарья теперь для него буквально всё: и глаза, и единственный человек, которому он рад в чужом краю. Без неё ему просто не выжить. Но что это? Как назвать эту привязанность — тягой к жизни, вынужденной необходимостью, или…