Золото Севера

Салат стал собирать малину и продавал ее туристам. За лето скопил деньги на билет. Теперь можно ехать. Куда? Конечно, прямо в Москву! В столице парень пришел в Центральный Комитет комсомола. Там выслушали Салата («Непременно хочу быть геологом!») и направили в Харьков. Так и пошло: ФЗУ, затем работа на шахте «Мария» в Донбассе, потом рабфак и, наконец, геологический факультет Харьковского университета. А после него — сразу на Колыму.

— Выходит, Салат Михайлович, что любовь сделала вас геологом!

Абаев улыбается, переворачивается, хрустя стлаником. Через секунду его лицо становится серьезным, и он говорит уже о другом, о сегодняшнем:

— Трудный у нас нынче сезон, достается партиям от тайги, но сезон очень плодотворный. Особенно в этой партии. Кстати, у меня набралось для них много поручений: и производственного, и личного характера.

— Какие же личные?

— Да вот хотя бы письмо к геологу партии от жены. Срочное! Она родила сына, спрашивает, как назвать. Заранее не согласовали — не любят наперед уславливаться. Что ж, люди есть люди.

Я уже знал про Абаева: он мог прошагать по таежному бездорожью полсотни километров только ради того, чтобы вручить парню письмо или просто рассказать человеку, как живет его семья.

Салат Михайлович посмотрел на вершины сопок.

— Скоро утро. Давайте часок-другой поспим.

ИСКАТЕЛИ ТВЕРДЫХ СОЛНЕЧНЫХ ЛУЧЕЙ.

На рассвете туман рассеялся. Мы разожгли костер, вскипятили чай в алюминиевой кружке. До чего же он был вкусен!

— В верховье снова прошли дожди, — заметил Абаев. — Вода в реке быстро прибывает.

К концу чаепития река добралась до самого костра. Он зашипел, вода отхлынула, словно испугавшись, но через секунду решительно захлестнула огонь. Затем в одно мгновение смыла и нашу стланиковую постель.

Салат Михайлович сразу же направился к сопкам — там, на склонах, было тверже, нога не вязла в утомительной мягкости мха или болотной жиже. Потом нам преградил путь ручей. Он был не очень глубок — всюду просматривалось галечниковое дно, — но течение! Казалось, оно собьет с ног хоть кого.

Мы увидели в стороне упавшую через ручей лиственницу и направились к ней: этот шаткий и узкий мост все же лучше брода, ноги будут сухими. Переходим на другую сторону, прыгаем на гальку. Коварная галька осыпалась под нами, и мы в одно мгновение очутились в воде. Хорошо еще, что у Салата Михайловича была палка — с ее помощью выбрались на твердое место.

— Такая в тайге техника безопасности, — говорит он, — Тут что угодно может случиться самым неожиданным образом. Между прочим, в нашей смете специально предусмотрены довольно крупные расходы на тот случай, если стрясется где-нибудь беда и нужна помощь. Тайга ведь — не шуточки!

Выливаем воду из сапог, меняем портянки, предусмотрительно захваченные Салатом Михайловичем.

Мокрые портянки привязываем к рюкзакам, пусть сохнут на ходу.

Тучи становятся плотнее, наливаются густой снежной синевой. Вскоре посыпал снег. Его плотные хлопья накалываются на трехгранные зеленые иглы стланика, припорашивают кустики золотистого рододендрона накрывают маленькие овальные лаковые листики голубики, под которыми прячутся набравшие цвет, но еще не вполне созревшие сизовато-синие ягоды.

Плотнее запахиваем ватники.

— Это что же, ранняя зима? — спрашиваю я.

— Нет, — просто обычный летний снежок. В минувшем году здесь даже пурга была в июле.

«Обычный снежок» хороводил вокруг нас с полчаса потом сразу прекратился и растаял.

Снова зазеленела трава. Под ногами — как же я не заметил до сих пор! — белеют крошечные цветочки — снежинки. Они величиной не больше гривенника, в каждом цветке — десять ослепительной белизны лепесточков-стрелочек. Кажется, что это остались лежать на земле живые, нетающие снежинки, как память о летнем снеге.

Где-то неподалеку от нас прогремел выстрел, потом — второй. Абаев тут же вытаскивает пистолет и стреляет.

Раздается громкое «ого-го-го!», и из зарослей стланика выходит человек: в правой руке у него дробовик в левой — две куропатки.

— Егор Семенович, привет! — восклицает Абаев. — Ну, как у вас тут дела? Все здоровы? Хорошо. А золотишко есть?

— Подцепили! Во! — Егор Семенович оттопыривает большой палец.

И вот мы в походном положке.

Нам прежде всего предлагают согреться чайком.

— Нет, сперва покажите золотишко, а потом уж чай, — говорит Абаев.

Он с волнением, быстро раскрывает капсулу — конвертик, сделанный из плотной бумаги. В нем второй, совсем маленький, конвертик, словно обертка аптечного порошка. И в ней — желтое пшено. Золото! То самое золото, о котором геологи говорят как поэты: это солнечные лучи, остывшие и затвердевшие от прикосновения с вечной мерзлотой. Долго они скрывались под землей, а теперь извлечены из ледяных кладовых. И человек, поймавший эти твердые лучи, заставит их снова засверкать!

Начинается профессиональный разговор: какое золото, где взято, сколько граммов на лоток, на кубометр… Итог: найдено, судя по предварительным данным, новое месторождение.