Золото собирается крупицами

– А что ж ему, дома, что ли, сидеть? Он всегда с бедняками, хоть в рай, хоть в ад, – где мы, там и он!..

Старатели долго еще говорили, и в шурфе уже стало совсем темно, когда Кулсубай сказал:

– Ну, ребята, там уж тихо, разошлись все… Выходи по одному!

По скользкой мокрой жерди подталкиваемый снизу Загит выбрался наверх и сбросил в шурф веревку. По веревке поднялись остальные старатели. Они сели на лежащее возле шурфа бревно, а Гайзулла и Загит побежали к своему бутару.

Вдруг Гайзулла остановился и хлопнул себя по лбу:

– Вот что, я тебя жду возле нашего желоба, а ты покамест мчись домой и принеси мне ту бумагу, что я тебе велел спрятать, понял? Сегодня ночью наклеим!

Загит молча повернулся и побежал в сторону поселка.

12

На небе уже ярко высыпали звезды, когда Загит подошел к своему дому. Неожиданно левое веко мальчика задергалось. «Ну, вот, дергает, теперь уж точно беда будет», – с досадой подумал мальчик.

И верно, едва он вошел в дом, как увидел, что отец, сидя у очага, рассматривает бумаги, которые Загит на прошлой неделе спрятал в подвале. «Пропал!» – мелькнуло в голове мальчика, колени его задрожали, по спине побежал неприятный холодок.

Хаким поднял голову, и свежевыбритая голова его заблестела. Он мотнул головой, отчего бородка его вздернулась кверху и тут же резко, будто кто-то потянул ее с силой вниз, опустилась.

– Кто пришел? – подслеповато щуря глаза, спросил он.

– Старший брат пришел, – тоненько пискнула сидевшая на полу Гамиля.

– Ну-ка, иди сюда поближе! – Брови Хакима сдвинулись, и губы вытянулись в ниточку. Мальчик покорно подошел к отцу, не зная, куда девать забегавшие по стенам глаза. – Где был?

Загит не успел ответить, как Хаким, еще выше задрав бородку и нахмурив брови, протянул сыну листовки:

– Твоих рук дело?

«Не зря левый глаз дергался, точная примета, – с тоской подумал Загит, опуская голову, – вот не везет сегодня, то солдаты, а теперь ещё и отец…»

– Что, язык проглотил? Говори, когда отец тебя спрашивает!

«Сейчас врежет», – зажмурился Загит.

Но Хаким вдруг переменил тон и, потянув сына за рукав, сказал ему почти ласково:

– Ну, сынок, чего ты боишься? Я же не чужой тебе… Скажи, кто тебе дал эти бумажки, и я тебя не трону, я ж не враг тебе…

«Может, сказать? – заколебался Загит. – И зачем я только ввязался в это дело? Пусть бы Гайзулла сам их прятал, где хочет, его-то пороть некому!» Он собрался уже во всем признаться отцу, как тот, видя, что мальчик молчит, и приняв это за отказ говорить, размахнулся и ударил сына по щеке:

– Ах ты, паршивец! Молчишь? От отца скрываешься? Ну погоди, вот сведу тебя к уряднику, он тебя заставит разговориться!..

Мальчик прикусил язык. «Ох, Хисматулла-агай говорил ведь, чтоб никому ни слова, а я чуть было не проболтался», – с испугом подумал он. Дверь скрипнула, и в дом, улыбаясь, вошел Султангали. Он хотел было поздороваться со старшим братом, но не успел ничего сказать, как заметил на коленях отца листовки, и тут же смекнул, в чем дело.

– Отец, если ты никому не скажешь, – тут же затараторил он, становясь впереди брата и оттирая его в сторону, – я тебе завтра чаю принесу!..

– Чаю? Какого чаю? – недовольно пробурчал Хаким. – Тут такие дела творятся, а он – чаю…

– Хорошего чая, в серебряной обертке!.. – не сдавался Султангали.

Хаким задумался, не спуская глаз с братьев.

– Так… Заодно, значит? Куда старший, туда и младший! Ну ладно, так и быть – уряднику я не скажу… Но нельзя же такое дело от муллы скрывать! Бумага-то неверными написана, грех для мусульманина держать ее у себя в доме!..

Хаким понурил голову, и в тишине стало слышно, как лает в соседнем дворе собака.

– Подумаешь, бумажка какая-то! – снова попытался подладиться к отцу Султангали. – Выбросить ее, и дело с концом! Что в ней такого?

– Беда в ней наша сидит, вот что такое! – вспылил Хаким. – Мне мулла сам говорил, если мусульманин с такой бумагой свяжется – тут же испортится, и болезнь на него найдет, и хворь, и род его угаснет! А ты говоришь – что такое… Да ее и в руках-то держать опасно, за один такой грех в ад попадешь! – Хаким с от вращением сбросил с колена листовки, сплюнул и вытер руки о штаны.

– Но ты же сам говорил, что врагу только на этом свете отомстить можно, а на том уже поздно будет, – тихо сказал Загит.

– Про какого это врага ты там болтаешь?

– Про царя…

В первую минуту Хаким не мог выговорить ни слова, потом лицо его исказилось от гнева, и бородка, как подвязанная на веревочке, быстро запрыгала в разные стороны.

– Ты что, в тюрьму захотел, поганец? Погубить всех хочешь? Через тебя и я за решетку сяду! Сопля ты окаянная! Смотри, если еще хоть одно такое слово от тебя услышу, так отлуплю, что и через месяц не встанешь!

Загит испуганно отступил в глубь комнаты.