Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов

Из железа —
гнутыми толстыми тросами из железа должна обвиться ночь,
тогда ее не разорвут
все те вещи, что видели мои перегруженные глаза,
все невыносимо живущие в ней тяжкие вещи.
Мое тело истомилось от горизонталей, температур, от света:
в держащих долгий путь вагонах,
на банкетах, где все ненавидят друг друга,
на щербатых обочинах пригородов,
на жаркой вилле с влажными статуями,
в плотной ночи, где царят люди и кони.

Вселенная этой ночи обладает простором забвения

и точностью лихорадки.

Напрасно я хочу отвлечься от плоти

и от бессонного наплывающего зеркала,
что расточает ее, караулит,
от дома, по которому бродишь все теми же комнатами,
от мира, приводящего к разбитой окраине, где в переулках
свищет утомленный ветер над комковатой глиной.

Напрасно я жду

распадений и символов – предвестников сна.
Все длится мировая история:
аккуратные канавки смерти в полости зуба,
кружение собственной крови и планет.

(Мне стала ненавистна вода излишеств

и отвратительно пение птиц на склоне дня.)

Изношенные, бесконечные мили южной окраины,

мили степей, грязных и непотребных, мили отвращения
не хотят покидать мою память.

Затопленные земли, ранчо, сбившиеся в свору, словно псы, лужи смрадного серебра:

я – отвратительный страж этой недвижимости.
Проволоки, дамбы, мертвые бумаги, отбросы Буэнос-Айреса.

Сегодня ночью я верю в ужасное бессмертие:

во времени не умер ни один мужчина, ни женщина, и ни один мертвец,
потому что неизбежная реальность из глины и железа
должна пробить насквозь безразличие уснувших или усопших —
пусть даже они скрываются в распаде и в веках, —
и обречь их на страшное бдение.

Тяжелые винные облака раскаляют небо;

светает в моих плотно сжатых веках.

Адрогé, 1936

Two english poems [16]

Беатрис Бибилони Вебстер де Буллрич

I

Бессмысленный рассвет встречает меня на опустевшем перекрестке; я пережил ночь.

Ночи – это гордые волны; темно-синие тяжелые волны, набрякшие всеми оттенками глубинных сокровищ, набрякшие невероятными и желанными вещами.

Ночи склонны к загадочным подношениям и отказам, к подаркам, которые легко отобрать назад, к темным полушариям радости. Ночи – они такие, поверь.

От всплеска той ночи мне, как обычно, остались лоскутья и бессвязные обрывки: заклятые друзья для пустой болтовни, музыка для снов, горький сигаретный пепел. Голодному сердцу все это без толку.

Большая волна принесла тебя.

Слова, просто слова, твой смех; твою ленивую и нескончаемую красоту. Мы говорили, и ты позабыла слова.

Сокрушительный рассвет встречает меня на опустевшей улице моего города.

Твой отвернувшийся профиль, звуки, из которых составляется твое имя, мелодия твоего смеха – вот какие блестящие игрушки остались мне после тебя.

Я перебираю их на заре, я их теряю и нахожу; я рассказываю их редким бродячим собакам и редким бродячим звездам рассвета.

Твоя богатая темная жизнь…

Я должен пробиться к тебе, хоть как-нибудь: я отбросил блестящие игрушки, оставшиеся после тебя; мне нужен твой тайный взгляд, твоя подлинная улыбка – та одинокая насмешливая улыбка, с которой знакомо лишь холодное зеркало.

II

Чем я могу тебя удержать?

Я предлагаю тебе нищие улицы, отчаявшиеся закаты, луну оборванных окраин.

Я предлагаю тебе горечь мужчины, который так долго смотрел на одинокую луну.