Золото твоих глаз, небо её кудрей

И только дважды в день проспект пустеет. Лишь пронесётся одинокий взмыленный лихач, да пробежит на полусогнутых зазевавшийся пешеход. Вот сейчас он юркнет в какой-нибудь переулочек, чтобы только не увидеть чёрную карету, запряжённую слепыми потаскунчиками. И чтобы не приподнялась кружевная занавеска, и взгляд госпожи Морры не настиг несчастного.

Дважды в день катит по проспекту чёрная карета. Утром — в Правление. Вечером — в тюрьму Синг-Синг, чьи стены возвышаются на углу пл. Недокапитализации и ул. Мелкобуржуазной. Над воротами сакраментальная надпись — «Сrime Does Not Pay». Рядом — жёлтая башня с часами. Вриогидра Морра имеет в ней личные апартаменты — с единственным окошком, из которого любуется на прогуливающихся по тюремному дворику арестантов. В ООО «Хемуль» нет смертной казни. Её заменяет полугодовое заключение в Синг-Синге с обязательной прогулкой два раза в неделю. Этого обычно хватает. Хотя в «Пещере» вам расскажут, что недавно было два случая выживания: огромный бык, осуждённый за разбой, и юная змейка, киллерша, убивавшая собственным ядом. Бык вышел на волю слепым и безрогим. Змейка сохранила зрение, но осталась без зубов и с парализованными нижними конечностями. Их змейка ампутировала и послала в дар госпоже Морре — в благодарность за доброту: та никогда не рассматривала её пристально. По слухам, госпоже Морре змеиные ноги понравились, и она их не только отведала, но и заказала себе туфельки из снятой с них кожи. В чём ещё раз проявилось глубокое единение населения ООО «Хемуль» и его возлюбленной вриогидры.

Вот и сейчас — о, как стремительно пустеет проспект! Пулей пронёсся официант-хемуль, обнимая хлипкий стульчик. Высунулся из подъезда грач и тут же захлопнул дверь. Остальные попрятались по щелям ещё раньше.

А вот и карета. Цок-цок-цок — тащат её слепые потаскунчики. Говорят, их меняют после каждой поездки. Ну, может быть. О возлюбленной вриогидре Морре и её особом даре мало что известно точно.

Из переулка внезапно выскочила старая овца в драном пальто. Глаза у неё были красные, безумные.

— Вору-уют! — завизжала овца пронзительно — так, что в начале проспекта было слышно. — Везде вору-у-уют! — блекоча, она побежала за каретой, размахивая корявой палкой.

Карета ехала мимо, занавеска на окне не шевельнулась.

— Воруют! Доверенные блядь лица! — кричала овца. — Тащат и тащат! Вор на воре сидит! Правды нет! Всё продали! Ебут друг дружку, а деньги в кружку!

Карета ехала. Старуха бежала быстрее и карету уже настигала.

— Сикилявка! — закричала она, колотя посохом по лакированной дверце. — Злыдня! Трипонация! Ратуйте, зве…

Занавеска отодвинулась. Огромный круглый глаз сверкнул в стекле, как луна.

Безумная овца тяжело осела на мостовую. Та искорка жизни, что ещё теплилась в ней, мигнула и погасла.

— Плохая примета, — вздохнула госпожа Морра, оборачиваясь к попутчику.

Тот поморщился. Дрогнули рыжие усики на гладком, холёном лице.

— Обычная городская сумасшедшая, — сказал он. — У нас их тоже хватает.

— У вас — это где? — уточнила вриогидра.

— Мой адрес — не дом и не улица, — усмехнулся собеседник. — Я там, где ребята толковые. А толковые ребята есть везде, Аллочка. Даже у шерстяных.

— Их почему-то ко мне притягивает, — пожаловалась Морра.

— Толковых ребят или шерстяных? — не понял рыжеусый.

— Да если бы… — проворчала вриогидра. — Сумасшедших. Некоторые под колёса бросаются.

— Они не хотят жить и смерти ищут. Что ж в этом такого странного? — собеседник пожал плечами.

— Вот этого я никогда не понимала, как это можно не хотеть жить, — голос Морры стал влажным, чтобы не сказать плаксивым. — Они же такие счастливые… Могут ходить по улицам, сидеть в кафе, смотреть друг на друга и не бояться… — вриогидра демонстративно всхлипнула.

— Ну что ты, Аллочка, не надо, — собеседник осторожно погладил серую шерсть Морры. Та прижалась к нему и благодарно засопела.

Карету слегка тряхнуло на колдобине. Звякнула подкова.

— Спасидо, — сказала вриогидра, отстраняясь от собеседника. — Скажи, полковник, — её огромный глаз загорелся любопытством, — а тебя вообще можно убить?

Полковник Барсуков (это был он) почесал нос когтем. Немного подумал.

— Это как посмотреть, — сформулировал он. — Если теоретически, то да. Я сделан из мяса, а мясо мягкое. Но практически — вряд ли. Во всяком случае, цу Ха' на-ан. Это моя особая привилегия в тентуре. Скажем так: в меня можно выстрелить. Скажем, из лука. Но тетива лопнет. Или стрела пролетит мимо. Или между мной и стрелой кто-нибудь окажется.

— А как же со мной? — поинтересовалась вриогидра. — Ты сидишь рядом — и ты живой.

Барсуков посмотрел на Морру с интересом.

— Ах вот зачем была овца. Ты проверяла идею?

— Да, — призналась вриогидра. — Её специально сюда пригнали. Я хотела знать, отключается ли мой сглаз в твоём присутствии. Или это ты к нему так устойчив.

— Могла бы и просто спросить. Именно отключается. Овца умерла не от твоего сглаза, а от инфаркта. Сердечко не выдержало.

— Ты уверен?

— Аллочка, милая, я всё-таки барсук. Я разбираюсь в смертях и их причинах. Прикажи сделать вскрытие, убедишься сама.