Золото твоих глаз, небо её кудрей

— Жы… жы… житие мое… Я жила, я жила. Я жила в себе, я в себе пребывала. Меня позвали. Я плыла сюда, плыла. Я живу, я плыву. Куда я плыву? Ко всяким гадким осклизлым противным… — дальше из черепахи вырвался какой-то мучительный треск, будто в бочке кто-то пёрнул. — Гадкие, гадкие! Гагагадкие! — она позевнула. — Мучат обманывают меня, старую древнюю, мучат мучат обма-а-анывают, я знаю, я знаю. Хотят меня сдать, сдать меня хотят. Хотят меня отрезать, отрезать от… — тут в черепахе снова что-то зашипело. — Мучают мучают! И я, и я тоже вас мучить, мучить вас мучить вас мучить вас муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч муч… — внутри черепахи как будто что-то заело.

Зелёный воин, сидевший на панцире спереди, перехватил копьё и осторожно кольнул им черепаху в затылок.

— Йе! Шминд! Эррр шестьсот двадцать два а а о ооо оо дааааааа!!! — буэээ! — закричала черепаха и вытянула шею вверх. Буратина заметил, что с подбородка Тортиллы свисают водоросли, а на шее наросли мелкие ракушки.

Тут голова накренилась над бедным деревяшкиным, как грозный кулак великана. Бамбук затрепетал.

— О, скажи, скажи же ж, зачем ты и кто ты, пролазыш… — забормотала черепаха, — обмануть, обмануть меня старую добрую ч-ч-ч-чшшшшщщщ… — звук получился такой, как будто из черепахи вышел весь воздух. — Думал меня обвести вокруг пальца, думал, не узна #769;ю тебя… а вот и узна #769;ю, а вот и узна #769;ю… — дальше всё ушло в неразборчивое бормотание.

Один из воинов стукнул черепаху рукояткой копья, та замотала головой и вроде как прочухалась. И гулко, протяжно заревела:

— Кругом ж-ж-жыыыыы…

Сидящие на панцире зелёные вскочили на ноги и выставили копья.

Буратине совсем поплохело: он решил, что его приняли за жы-жы-жы и теперь ему пиздец.

— Яюшки! — заорал он. — Я не жы-жы-жы! Вот жыжыжы! Вот! — он вскинул руку с зажатой змейкой.

— Ааааа! Голова моя голова! Дай сейчас же для головы! ДАЙ ДВЕ! — черепаха крикнула так, что у Буратины заложило уши.

Минуты полторы ничего не происходило. Вдруг правый глаз Тортиллы вспыхнул-осветился красным, страшным. Потом красный свет снова сжался до искры — но уже не мёртвой, а живой, дрожащей, трепещущей.

— Ффффууууух, — огромная голова чуть качнулась. — Псссст. Как-то резковато вштырило. Надо было с интервальчиком. Сперва одну, потом другую.

На сей раз черепаха не бормотала, не гудела, а говорила спокойно и внятно. Хотя внутри всё равно что-то поскрипывало.

— Так, значит, это ты поубивал моих жы-жы? — деловито спросила Тортилла у Буратины.

Буратина подавленно кивнул. Отпираться не имело смысла.

— Почему? Ты антисемит? — спросила черепаха.

— А я почём знаю? — честно удивился Буратина. Такого слова он ещё не слыхивал, тем более в свой адрес.

Черепахе ответ не понравился. Бамбук прямо-таки ощутил, как у него на шее затягивается петля подозренья.

— А уж не из этих ли ты часом? — голова зависла у него перед самым лицом. — Что-то носик у тебя длинноват…

Бамбук недоумённо потрогал нос. И обнаружил там только то, что и было вместо него — пенёк с дырочками.

От обиды он даже забыл бояться.

— Врёте! — сказал он. — Да у меня носа совсем нет!

— Сейчас-то нет, — рассудила голова. — Но у тебя лицо такое, будто нос у тебя был. И довольно длинный. Характерный рисунок морщин, движения зрачков, явные следы хирургического вмешательства. — эти слова черепаха произнесла чётко, без зевков и порыкиваний. — Да ты ж его себе отрезал!

— Это жы-жы мне его отрезали! — убедительно соврал Буратина. — Они тут знаете чего творят?! — он снова потряс змейкой. — Они мне в жопу лезли!

— Они всем туда лезут, — сказала Тортилла тоном строгой учительницы. — Ты что, лучше других?

С досады Буратина родил умную мысль.

— А они что, лучше меня? — спросил он.

— Ты отвечаешь вопросом на вопрос, а это явный признак жы-жы-жы, — черепаха, не сводя с бамбука пристального взгляда, слегка качнула головой. — Ты подослан ими? Зачем? Признайся честно, и я тебя не накажу, — красная точка подмигнула: соглашайся, мол.

— Вот ещё! Никем я не подослан! Меня тут утопить хотели! — Буратине внезапно захотелось нажаловаться. — Я вообще тут ни при чём! Меня в какую-то скобейду затащило! Потом кот этот, лиса! Денег обещали! А у меня ничего не осталось!

— Денег обещали? — черепаха заинтересовалась. — И сколько же?

— Да там их целое дерево было! Вот такое! — Буратина замахал руками и чуть не выпустил змейку.

— Непохоже на правду, — заценила черепаха.

— Да я всё время правду говорю, а мне никто не верит! — бамбук утёр свободной рукой навернувшуюся слезу. Ему было очень горько и обидно.

— Не верят, говоришь? — Тортилла ещё приблизилась, обдавая Буратину тёплым дыханием. — И кто же это такие, кто тебе не верит? Имена, фамилии, явки?

— Да все! Все не верят! Инспектор с книжечкой! Кот! Лиса! Крокозитроп этот дурацкий! Я ещё дереву попался, там мне тоже не верили…

— Дерево с деньгами? — уточнила черепаха.

— Хрен ли, одна отрава, — бамбук свесил голову. — Один Карабас в меня верил и мне денег дал…

Оба глаза черепахи внезапно мигнули.