Золото твоих глаз, небо её кудрей

Огромная черепаха начала разворачиваться, гоня волну. Наконец, она повернулась к Буратине тылом и приподняла попу.

Две панцирные пластины со скрипом разошлись, и бамбук увидел дыру. Точнее — дырень. Она была плотно сжата, но размеры её впечатляли.

— Лучше с панциря спустись, — посоветовала черепаха. — Или тебя засунуть? — она приоткрыла пасть, готовясь ухватить доширака за какую-нибудь конечность.

— Нет, я сам, — быстро сказал бамбук. Немного подвигался, разгоняя кровь. Потом прыгнул на панцирь, спустился вниз и повис на руках, цепляясь за броневые плиты, ногами нащупывая край открывшейся дырки.

Черепаха наклонилась сильнее, выставив заднюю часть. Бамбук извернулся и пролез внутрь — ногами вперёд.

Сначала было темно, тесно, воняло чем-то кислым. Потом где-то за спиной загорелся свет. Буратина лежал на животе в очень низком и очень узком тоннельчике с ребристыми розоватыми сводами, которые слегка подрагивали^{504}. Однако тут было тепло. Даже, пожалуй, жарковато. Но замёрзшему бамбуку это понравилось.

Он завозился, чтобы лечь ногами ко входу. Упёрся руками в своды и с усилием на них надавил.

— Эй, не лапай меня, — недовольно сказала Тортилла. — У тебя руки холодные.

Голос шёл откуда-то снизу и отдавал металлом. Видимо, там было какое-то техническое устройство вроде репродуктора.

Буратина неохотно убрал руки и стал осматриваться.

Конец тоннельчика был чуть шире и заканчивался стенкой. Из неё торчала какая-то мясная блямба диаметром с полметра, с рваной дыркой посередине. Над ней болталась лампочка на шнуре. Снизу стояло жестяное ведёрко непонятного назначения.

Прямо над блямбой сверкал странный предмет — жёлтый кружок со вписанной восьмиконечной звездой и буквой «G» в серёдке. Трогать его Буратина побоялся.

— Ну как тебе? — раздался голос черепахи. Шёл он откуда-то снизу и отдавал металлом. Буратина решил, что это какое-то техническое устройство.

— Да ничего вроде. Тепло тут, — сказал он.

— Под шейкой пошарь, — посоветовала Тортилла. — Дежурные там обычно жрачку оставляют.

— Под какой шейкой? — не понял бамбук.

— Шейкой матки, чего ж ещё-то, — недовольно проворчала черепаха. — Ты вообще где находишься?

— А, ну да, — сообразил деревяшкин. В принципе-то устройство этого самого органа он знал на отличненько. Вот только никогда не думал, что когда-нибудь окажется внутри него.

Он протянул руку и поскрёб в складках под блямбой с дыркой. И наткнулся на какой-то предмет. Это оказался брикет комбикорма.

Со счастливым стоном Буратина разорвал обёртку и впился в него зубами.

Пожрав, он почувствовал себя почти счастливым. Он поел, ему было тепло, он лежал на мягком. А главное — впервые за эти дни он чувствовал, что находится в безопасности.

— Ну ты поел? — спросила черепаха. — Крошек только не оставляй. У меня от них там чешется.

Бамбук посмотрел на пол, увидел несколько крошек комбикорма и слизал их — чего уж добру пропадать.

Черепаха издала какой-то непонятный низкий звук, напоминающий урчание.

— Ты тщательнее, — сказала она. — Чувствую, там какая-то соринка завалялась. Зудит — прям не могу.

Буратина немного подумал, по понятиям ли это. Лизать эти места ему приходилось только после неудачного спарринга с самкой, когда та пользовалась правом победителя. Но выбора особого не было.

К счастью, долго ублажать рептилию не пришлось. Через минуту черепаха охнула, лампочка мигнула, шейка матки дёрнулась и вытянулась, чпокнув бамбука по лбу.

— Уффф. Спасидо, — сказала черепаха^{505}. — А, кстати! Ведёрко видишь? Загляни туда.

Буратина заглянул в ведёрко и увидел там ком пиявок. Все они были сонные и едва шевелились.

— Это я родила, — похвасталась Тортилла. — Хочешь, тебе совсем хорошо станет? Возьми пиявку из ведёрка и приложи ко внутренней стороне локтя.

— Ну и чего будет? — спросил Буратина.

— Попробуй, понравится.

Буратина решил не ломаться, достал пиявку и приложил к сгибу. Пиявка как-то очень быстро присосалась к вене и повисла.

Сначала через тело бамбука прошла волна жара, но не болезненного, а сладкого. Эта волна смыла весь холод и усталость. Посветлело в глазах: бамбуку даже показалось, что лампочка засветила ярче. А главное — в голове его наступила какая-то необыкновенная ясность. Не то чтобы он поумнел, зато мозг его стал как прозрачный аквариум, в котором видно каждую мыслишку.

— Ух ты, — сказал бамбук. — Это чего?

— Смесь наркотиков и стимуляторов, — сказала черепаха. — Моя разработка. Сама сделала. То есть сделала-то я пиявок, а они эту смесь вырабатывают.

— А последствия плохие есть? — обеспокоился Буратина. И тут же подумал, до чего же, оказывается, ему легко и удобно думать. Без пиявки он, наверное, тоже обеспокоился бы, но это беспокойство ещё нужно было бы оформить в мысль. Сейчас же он почти видел его — в виде маленькой блестящей рыбки, выглядывающей из-за причудливого коралла воспоминаний об утреннем похмелье.