Золото твоих глаз, небо её кудрей

— Да не особенно, — в глубинах черепахи хмыкнуло. — Отходнячок небольшой. Сначала на хи-хи пробивает, потом в сон клонит. Тут главное — не усугублять. Я вот себе две поставить приказала. Сдуру. Ну это извинительно. Когда я сюда приплыла, то совсем ничего не соображала.

— Как это не соображала? — не понял бамбук.

— Как-как? Каком кверху, — недовольно сказала Тортилла. — Я вообще не люблю думать. Иногда приходится, но в целом — нет. К счастью, я неисправна. У меня в голове поломаны кибридные цепочки. Бо́льшую часть времени я не в себе. Или наоборот — слишком в себе. Зато мне хорошо. Я думаю о прошлом, смотрю старые фильмы, слушаю музыку… мечтаю… а мир окружающий вижу как сквозь тусклое стекло. Ну, опасности всякие чую, но и только. А когда приходится думать на стимуляторах, всё вокруг обретает неприятную чёткость. Я начинаю понимать, какой же вокруг пиздец творится.

— Странно как-то, — сказал Буратина, переворачиваясь на бок: ему так было удобнее. — Все же хотят быть умными.

— Не всегда, — ответила черепаха. — Вот скажи: ты водку пьёшь? И зачем?

Деревяшкин честно подумал.

— Ну да, — сказал он. — Пьяному веселее.

— Вот-вот. А теперь представь, что тебе не нужна водка, а своей дури хватает.

Буратина вспомнил про «момент», но благоразумно попридержал язык.

— Ну и кроме того, — завершила черепаха, — репутация чокнутой бывает очень полезной.

— Почччему? — не понял Буратина.

— Сам посуди. Чокнутых боятся, даже если они не очень круты. И предпочитают не связываться. А с другой стороны — все надеются, что чокнутый как-нибудь сам себе шею сломает.

— И можно делать что хочешь, — догадался бамбук.

— А вот это — нет, — строго сказала черепаха. — Править при этом нужно мудро и справедливо. Иначе все решат, что ты совсем чокнулась и от тебя надо срочно избавляться.

— Как-то всё это сложно, — решил бамбук, вытягивая ноги.

— Мне триста лет, — ответила черепаха. — Я их прожила со сложностями. Но кто был проще — те уже сошли с дистанции. А ведь я уязвима и у меня много врагов.

— Это жы-жы-жы? — догадался бамбук.

— Вот именно. Они знают, что я их не люблю. Так вот — они меня тоже недолюбливают.

— А зачем тогда вы их… ну, они же у вас в пруду живут? — решился спросить деревяшкин.

— Ты действительно не понимаешь? — в железном голосе послышалась ирония.

— Не-а, — Буратина честно помотал головой. — Тут какое-то противоречие.

— Противоречие, говоришь? — черепаха явно развеселилась. — И в чём же оно, противоречие?

Не виси на Буратине стимулирующая мозг пиявка, он не смог бы ничего сказать толком. Но пиявка исправно выделяла полезные вещества, и бамбук всё-таки сумел довести чувства до ума.

— Ну если вы их не любите, то вы же не будете их терпеть там, где сами живёте? Разве нет?

— Твоя проблема в том, что у тебя очень коротенькие мысли, — по-стариковски вздохнула черепаха. — Ну, давай разжую. Они ненавидят меня и стремятся уничтожить. В моём случае это довольно просто. Достаточно отравить воду в озере. Но пока в озере живут другие ж-ж-ж, они этого делать не будут, чтобы не задеть своих.

— А эти ж-ж-ж так любят своих? — Буратина задал вопрос, который в ином случае просто не пришёл бы ему в голову — а точнее, не дошёл бы до головы, провалившись меж извилин.

— Не то чтобы любят, — объяснила черепаха, — но побаиваются. У любого Аркадия Рудольфовича могут быть влиятельные родственники и знакомые. Которые за его безвременную смерть спросят. Так что они его, как минимум, предупредят. И тогда он постарается скрыться. Поэтому я постоянно проверяю, на месте мои ж-ж-ж или где.

— Всё равно как-то не очень надёжно, — решил бамбук.

— Лучше какая-то защита, чем совсем никакой, — ответила черепаха. — Теперь насчёт терпения. Я их терпеть не могу. Именно поэтому мне нравится над ними глумиться. Например, я вменяю им в обязанность проповедовать антисемитизм. То есть ругать самих себя.

— Да им это похуй, — сказал бамбук, вспомнив беседу с Лилией Львовной и её пламенную речь о моржах и юристах.

— А мне насрать на ихний похуй, — ответила черепаха. — Меня это развлекает. Принуждать врага поносить собственное племя — это изящно, а я черепаха со вкусом.

Буратино невольно задумался о том, какой у Тортиллы вкус. О черепашьем супе он что-то слышал, но ни разу не пробовал. Он представил себе, сколько можно наварить супа из Тортиллы. В желудке заурчало.

Но тут ему пришла в голову мысль поинтереснее.

— Госпожа Тортилла, а вы их сами не боитесь? — спросил он. — Они могут же и к вам залезть… ну вот сюда, например?

На этот раз Тортилла долго молчала. Так что бамбук даже забеспокоился, не сказал ли он чего лишнего.